немного света, открыла его и выглянула. Сверху сад смотрелся просто здорово, особенно банька, она была как игрушечная. А место для костра находилось под самым чердачным окошком. Вокруг кучи золы стояли три деревянных чурбака и один дряхлый табурет с отпиленными наполовину ножками. Рядом возвышалась небольшая поленница дров под навесом. Мангал был врыт в землю. Эту милую полянку с одной стороны закрывал дом, с другой – кусты сирени, с третьей – кусты малины. Очень живописный закуток! Так вдруг захотелось мне посидеть у костра на таком вот пенечке, а если бы еще и шашлычок горячий, пахнущий дымком…
Но нет, я приехала сюда не за этим. Хватит мечтать! Что бы еще посмотреть здесь, на чердаке? Я отвернулась от окна и еще раз оглядела комнату. Все понятно, старая рухлядь, никому не нужная и всеми забытая. Конечно, ее место на свалке, и, думаю, новые хозяева именно туда ее и отправят…
Я подошла к выходу.
– Кажется, здесь нет ничего интересного для вас? – спросил Родион.
– Похоже, что так. Идемте вниз.
Родион первым стал спускаться по лестнице на второй этаж. Я пошла за ним, но на прощание повернулась, сама не знаю зачем, и еще раз заглянула в комнату под крышей. И тут, на находившемся почти на уровне моего лица полу, я увидела следы. В пыли, покрывшей пол достаточно плотным слоем (как видно, чердак хозяин посещал крайне редко), четко виднелись следы ног. Но это были не только мои следы. Мои шли к окну. Я по комнате особо не ходила, в основном осматривала все, стоя около двери. А эти следы вели к матрацу, сложенному вчетверо, топтались около него. И эти следы – не мои. Да и матрац, если присмотреться, был примят, как будто на нем сидели. Я подошла к нему и внимательно осмотрела. Ветхая грязная ткань в серую и синюю полоску. Стоп, а это что такое? Ого! Я, кажется, нашла кое-что интересное. В складочке лежал маленький стразик. Я взяла его в руку, и он блеснул ложным блеском. Откуда здесь, среди этого полуистлевшего хлама, страз? Крохотный, в виде многогранника, он был не больше спичечной головки. Я показала его Родиону.
– Откуда он здесь, как вы думаете? – спросила я.
– Понятия не имею. – Родион пожал плечами.
– Вот и я не имею. Но, согласитесь, как-то странно: современный стразик среди древней рухляди. Причем он попал сюда совсем недавно, видите: следы на полу?
– Согласен. Но такими стразами украшают одежду, по-моему, только женщины? А Чайник не любил возить женщин на дачу. Тем более зачем женщине лезть на пыльный чердак?
– Хороший вопрос, – сказала я, – причем женщина эта не просто залезла сюда, она, похоже, сидела на этом матраце, видите: он примят вот здесь, в середине?
Родион подошел и посмотрел на место, которое я указала.
– Да, пожалуй, вы правы. Здесь сидели. Характерная вмятина.
– Родион, вы сказали, что Виктор не любил возить своих женщин на дачу. Но иногда он все-таки кого-то привозил?
– Не знаю, нет, по-моему. Он как-то рассказывал, что, когда его родители купили эту дачу (года через два, как он институт закончил), он привез сюда одну девушку. Ему-то самому здесь нравилось. Чайник – деревенский житель, и эта избушка на курьих ножках была для него чем-то вроде виллы. А может, она просто напоминала ему родной дом в деревне. Но его даме сердца эта хижина не понравилась. Она стала насмехаться над Чайником, назвала его деревенским валенком, а дом – курятником… ну, и что-то еще в этом роде. Короче, Чайник наш очень обиделся и поклялся, что отныне ни одна женщина не переступит порог этого дома. Конечно, с годами его обида, может, и прошла, только знаю одно: для него женщина на даче была все равно что для моряка женщина на корабле.
– Понятно. Ну, что ж, кажется, я все осмотрела. Можно отправляться домой.
Мы спустились с чердака и вышли из дома. Родион закрыл его на ключ. Потом запер баню. Мы вышли из калитки, Родион и ее закрыл. Сели в машину, поехали домой.
– Родион, так вы говорите, что Виктор не был обидчивым? А на женщину, посмеявшуюся над его дачей, обиделся.
– А на друзей не обижался. Знаете, Татьяна, однажды, я точно не помню когда, но давно – еще дачи не было, – у Чайника также был день рождения, и Иван с Романом пришли к нему домой и повесили на дверь опознавательный знак «Чайник», ну, знаете, шуточный такой знак, его на машине сзади вешают…
– Да, видела.
– Так вот. У Чайника на двери – знак «Чайник»! Гости приходят – смеются. Я тоже пришел, увидел, засмеялся. А Чайник никак не допрет – почему мы ржем? Потом ему Иван сказал, тот выглянул за дверь… И ничего, нормально это воспринял, все смеялись…
– Хорошо, когда у человека есть чувство юмора. Виктор был хорошим врачом? Ну, там… жалоб от пациентов не было?
– Насколько я знаю, нет. А вообще, это – субъективная оценка. Что значит: хороший врач или плохой? Один пациент скажет: очень хороший, потому что его быстро вылечили. Другому лечение не помогло или у него просто настроение плохое, и он скажет, что доктор – неуч и его надо уволить. Насколько я могу судить, Виктор был хорошим врачом.
– Родион, вы мне написали телефоны ваших друзей?
– А, да, вот, – Родион отдал мне листок бумаги, на котором были записаны телефоны и адреса Ивана, Романа и брата Виктора, Федора. Я убрала листок в карман.
Мы опять ехали мимо полей, деревень, посадок вдоль дороги.
– Татьяна, вы, похоже, все-таки думаете, что…
– Я пока ничего не думаю. Вернее, никаких выводов пока не делаю. Ничего необычного, кроме стразика на чердаке, я не нашла. Но надо еще сделать анализ всех продуктов и напитков, что мы нашли на даче. Вы сразу завезете меня в лабораторию?
– Да, заедем к Борьке Рудых, это патологоанатом, вскрытие делал. Я договорюсь с ним.
В городе Родион сразу поехал в морг. Он остановил машину у ворот и зашел в дверь, а я сидела минут пять в его «Ауди» и ждала. Наконец Родион вышел и сказал:
– Так, берем все наши остатки пищи и несем Борьке, пусть доедает.
Он взял из машины мешки с бутылками, с грибами и шашлыком. Я не сразу поняла, что Родион пошутил. В морге мы пошли по коридору и остановились у двери, на которой висела табличка «Лаборатория». Родион попросил меня подождать и скрылся за этой дверью. Через несколько минут он вышел оттуда с каким-то мужчиной лет под сорок, в белом халате и шапочке, с сигаретой в руке.
– Татьяна, познакомьтесь, это Борис Ефимович Рудых, патологоанатом. Борис, это – та самая Татьяна.
– Итак, она звалась Татьяной? – Борис Ефимович пожал мою протянутую руку.
– Очень приятно, – сказала я.
– Да, со мной при жизни знакомиться гораздо приятнее, чем после!
Родион кашлянул:
– Борис Ефимович у нас шутник. Пойдемте, покурим на свежем воздухе, – сказал он, доставая сигареты.
– А с кем мне еще шутить, как не с вами? Покойники на мои шутки почему-то не реагируют. Татьяна, вы на меня внимания не обращайте, – Борис Ефимович взял незажженную сигарету в рот, – при моей работе, если не шутить – с ума сойдешь. Представьте: целыми днями – одни трупы, и все их надо резать, резать… Жуть!
Мы вышли на улицу, закурили. Борис Ефимович был невысокого роста, плотный, коренастый. Он щурил свои карие глаза и часто улыбался. Даже не верилось, что этот человек работает патологоанатомом.
– Родион говорит, вы взялись расследовать смерть Виктора Чайникова? – спросил Борис Ефимович, выпуская дым в сторону.
– Да, взялась. Хотя пока что ничего криминального я в этом деле не вижу.
– Я тоже ничего такого не нашел. В его желудке я даже грибов не обнаружил, только мясо и полведра водки. – Патологоанатом выразительно посмотрел на Родиона.
– Ну, не надо, Ефимыч, не позорь меня перед дамой. Какие полведра, всего-то по пол-литра выпили…
