местности сделаем, а то Ангару мы оседлали, а что у нас творится рядом — не знаем.
— Это крайний юго-запад Байкала. Можно отправить туда один струг, на разведку. Если местных жителей встретим — то они должны будут знать о блестящем материале, — сказал Владимир. — Ну что же, решили! Но людей придётся задействовать смирновских, я уже не могу выделять своих на такое путешествие. Как два наших ботика построим, так и отправимся.
Снег белым покрывалом покрыл Москву и окрестности, злым холодом сковал леса и поля, лишь кажущиеся редкими людские жилища оставались тёплыми островками жизни в этой суровой снежной стране. Савелий Кузьмин, бывало, общался и с европейскими и с азиатскими купцами, но они, будучи зимой на Руси, отмечали, что о подобном холоде они нигде более и слыхом не слыхивали. И лишь один раз голландский купец рассказал о холодах Студёного моря, что на пути в Архангельск, но там и люди-то не живут! Так уж и не живут, подумал тогда Савелий.
Это ваши не живут, а наши — и живут, и промыслы учиняют разные, на Грумант ходят, да зверя морского бьют бессчётно. Поморы, одним словом, как сказал он тогда голландцу.
Прошедшая ярмарка не порадовала Савелия своими итогами, в прошлых годах барыши были больше, сейчас же в последние лет пять прибыль падает год от года, меха становятся всё дороже, чувствуется небольшое обмеление того пушистого потока, что был ранее. Оскудевает помаленьку ближняя землица уральская, выбивают зверя лесного, выбивают. Надо за зверем дальше идти, на новые землицы — на сибирские, благо, конца да краю их пока не видится. Придёться отправлять людишек своих торговых в Тобольск.
Вечерело. Кузьмин, засидевшись у муравленой, покрытой зелёной поливой, изразцовой печи, да напившись вместо ужина горячего сбитня, решил было уже отправляться в спальню. Туда только недавно, по его приказу, натащили горшков с угольём, ибо сегодня Савелий мотался в возке по Москве, улаживая торговые дела, да продрог до костей. Накинув шубу, купец хотел позвать Николашку, дабы в спальню девка принесла ему ещё горячего питья, как тот заявился сам и сообщил о прибытии некоего Никиты Митрича, человека Петра Авинова, новгородского боярина.
— Сказал он, что ведаешь ты о нём! Просит о беседе.
— Да, знаю я его отца, Иванко Митрича. Зови его, да скажи, чтобы несли сюда сбитня побольше, да снедного, горячего.
Разговор с нежданным гостем продолжался до самого утра, Кузьмин был поражён до глубины души информацией, услышанной от Никиты. Он-то думал, что парень приехал просить денег или вспоможения в получении хлебного местечка — а тут на тебе, такие перспективы вырисовываются. Тут непременно следует обдумать всё крепко, ведь прямая торговля с Китаем — куш немалый, без сомненья. Однако ему предлагают стать тем, кто первым заведёт эту торговлю, откроет дверь в Китайское царство для русских людей. Купец знал, что прежние походы в Китай, а их было уже два, успехом не увенчались. Но надобность в мехах для Китая была велика, это бывший в Пекине Иван Петлин уяснил, поэтому дело это выгодное, сомненья тут нет. Но срываться из обжитой Москвы, бросая дело? Нет, это не дело, да и нельзя оставлять торговлю. Кузьмин в итоге Никите не сказал ни да, ни нет. Тут спешка не нужна, однако и отклонять предложение ангарского воеводы не стоит. Риск велик, но и барыши сулят быть велики.
Савелий глянул на спящего в низком кресле Никиту, сколько ему годов? Под двадцать, поди будет, как и моему первенцу — Тимофею. Да и схожи они. Только Тимоша волосом темней, да в плечах шире. Крепко задумался купец. Лицо его внезапно осенило, он встал, с удовольствием потянулся, размял затёкшие от долгого сиденья члены, да за стол уселся. Подвинув бумаги, он стал рассчитывать примерную долю состоянию, кою он может отрядить на путешествия Тимофея — своего наследника, продолжателя отчего дела. Выходило, что потратить на эту безумную затею он может третью часть своего состояния — целых две тысячи рублей. Савелий потёр уставшие глаза, спрятал бумаги да вышел из своего кабинета, застав в горнице дремлющего служку.
— Гостя спать уложить в опочивальне, как проснётся, мне сообщить. До того меня не тревожить. Отдыхать буду.
Максим Рязанцев, столяр-краснодеревщик из Архангельска вёл по реке связку из трёх плотов с известняковым камнем и цементом к Ключ-острову, где сооружалось небольшое укрепление напротив Удинского форта. Эта крепостица на островке должна была запирать Ангару от попыток чужаков пройти выше по реке. В ней сейчас находилось два полтора десятка человек, большинство — из Новоземельского посёлка и оба ботика, недавно введённых в строй и ставшими первыми, не считая трофейных стругов, ласточками речного флота Ангарского края. Удинский форт, как базовый элемент обороны границы, был, выражаясь современным языком, сдан в эксплуатацию, то есть, обложен камнем и кирпичом, да всячески облагорожен. На его башне был установлен на длинном флагштоке одно из четырёх имеющихся полотнищ бело-сине-красной расцветки.
Взгляд Максима рассеяно скользил по тянущимся ангарским берегам. Потерявшие листву кустарники и деревья, оттого кажущиеся редкорастущими, сменялись стоящими стеной хвойными великанами, проплывали луга и перелески. Рязанцев оглядывал берега, мысленно приглядывая место, где бы можно было поставить домик, распахать землицу и осесть себе тихонько, растя детей. Эх, но подобные мечтания сразу вызывали у Максима горький комок в горле и подступали, готовые вырваться наружу горькие слёзы. На той стороне в Архангельске у Рязанцева осталась беременная жена, родители, брат, куча друзей. А красивых мест, словно в насмешку, тут было во множестве.
Внезапно Максим почувствовал, что его взгляд зацепился за нечто, выдающееся из картины речного берега и леса. Нечто чужеродное. Да, точно! Красное пятно — человеческая фигурка на берегу отчаянно махала людям на плотах. Тунгусы на плоту, правившие длинными шестами, тоже заметили человека. Шумно обсуждая увиденное, они повторяли.
— Казак. Роса казак!
Меж тем, Максим заметил, что человек, махавший им, увидев, что его усилия увенчались успехом — его заметили, обессилено завалился на спину. До острова оставалось минут пятнадцать хода по реке, с левого берега поднимался всё выше отвесный холм, который тот человек обходил через лес, поэтому и пропустивший крепость, где бы его сразу заметили.
— Но ничего, сейчас, уже недолго, — бормотал Рязанцев, поглядывая на часы, — чёрт возьми, скоро уже начнёт темнеть.
— Казак? — спросил Рязанцева стоящий рядом с ним тунгус.
— Да, наверное, — рассеяно ответил Максим, который видел уже эти красные казацкие кафтаны.
Наконец, плоты уткнулись в песчаную отмель островка, подошедшие люди начали перекладывать стройматериалы, а Рязанцев, найдя глазами Сазонова, побежал к нему, докладывать об увиденном на берегу человеке. Сазонов с полуслова понял сбивчивый доклад вчерашнего столяра и тут же приказал Максиму и ещё пятерым людям прыгать в ботик и везти сюда подававшего сигналы человека, но морпехам отдельно указал на возможность засады, а поэтому напомнил о страховке и бдительности. Рязанцев запомнил то место по крупным валунам, выдающимся из воды, у самого начала поднимающегося холма. Фигура человека в красном кафтане оставалась там же, только за это время он очнулся и привалился к стволу высоченной лиственницы.
Морпехи, оценив обстановку, дали команду рабочим и те, бросились к казаку. Он был молод и безбород, лишь только редкие усы пробивались над верхней губой. Казак был очень слаб, видимо, долго плутал по лесу, пока набрёл на людей. Лицо его было осунувшимся, время от времени по нему пробегала гримаса боли.
— Откуда ты, парень? Ранен? Как зовут? — склонились над ним люди.
— Бажен… Бекетов там… — пробормотал казак.
— Бажен Бекетов, давай-ко мы тебя подымем. Да в лодку… Осторожно! Подняли!
— У него кровь с кафтана капает!
— Отворилась рана… Стрела там, вытащил… — еле ворочал языком Бажен.
По прибытию в Удинский форт, парню оказали медицинскую помощь, да и рана оказалась не опасной, стрела лишь порвала кожу, повезло, что обошлось без нагноения. Сейчас Бажена отпаивали горячим
