валютные авуары из Москвы в швейцарские банки и обратно текут в МОПы. Он даже вспоминает имя курьера, который занимался международными трансфертами. Эти и многие другие удивительные вещи заставляют его иначе взглянуть на ремесло разведки и на резервы человеческой памяти. На самом деле мы помним все. Одно условие — ведущий дебрифинг должен быть душевно близок тебе. Никакого давления, никакой спешки. Он понимает: «Гюнтер — мастер!»
Еще ему нравится, что сам он так ловко отвечает на вопросы, что его ум так ценят немцы.
В результате двухмесячных бесед — сотни страниц доклада. Вывод один: СССР на грани коллапса. Конфигурация пост-СССР условно обозрима. Национальные республики займут антирусскую позицию. Но, как и когда это произойдет, никто пока не знает.
Самих немцев удивляет эта безумная перестройка, они не понимают, почему Лигачев начал антиалкогольную кампанию. С ехидцей говорят: «Все время талдычите про перестройку и гласность, а где же третий лозунг — ускорение»?
Иван же думает: немцы сами воспользуются анализом или поделятся с американцами? Американцы с ними не особо делятся. Такая солидарность, блин!
Первого мая 1990-го они сидят у телевизора, смотрят первомайский парад на Красной площади. Демонстранты свистят, появляются антисоветские лозунги. Горбачев, Рыжков и все Политбюро смущенно покидают трибуну Мавзолея. Как странно и глупо! Такого Иван никак не ожидал. У этих ребят нет воли к власти, воли к борьбе. Он понимает, что большевистский режим погиб!
Жизнь на вилле течет неспешно. Штарнбергское озеро — особый мир. Здесь живут промышленники, артисты, политики и прочие «проминенты». Их сосед — кефирный король Мюллер. Его внушительных размеров особняк стоит на полуострове. Он известен тем, что женился на богатой наследнице молочной империи, а затем приумножил богатство, купив задешево кефирную палочку у чиновников «Агропрома» в Москве. На всех прилавках Германии — кефир «Калинка» Мюллера. Кефирная палочка из России — один из результатов Перестройки.
На полуострове у Мюллера часто устраивают барбекю. Жарят на вертеле кабана, и ароматы доносит ветром к ним на виллу. Среди гостей — все чаще русские министры и бизнесмены. В местных газетах упоминаются имена Шохина, Авена и некого Кугушева, владельца фирмы «Русский капитал».
Неподалеку еще одна вилла на Штарнбергском озере. Здесь живет знаменитый чеченец Абдурахман Авторханов. Загадочный старик. Прославился как яростный борец с советской властью. В Германию попал как пленный во время войны. После разгрома рейха пошел служить американцам. Стал признанным специалистом по Союзу, вокруг него вьются советологи помельче. И кланяются, и считают великим авторитетом. Говорят, Авторханов очень богат. Есть слухи, что книги пишет не он, а группа поденщиков. Старик не очень силен в русском языке.
Иван уверен, что Авторханов выдумал свою биографию. Все было совсем иначе. Все не могло не быть иначе. Иначе как же совместить факты? Версия Ивана: Авторханов сам пересек линию фронта и вышел на немцев в конце 1942-го. Он сразу предложил услуги, его завербовали. Потом по линии армейской разведки вермахта направили в кавказско-мусульманский отдел. Американцев он дождался уже готовым спецом по контрпропаганде, нашел свое место в американской разведшколе в Гармише…
Авторханов доживет до распада СССР, доживет до времени, когда ичкерийские эмиссары приедут в Мюнхен на поклон сами. Они здесь отдыхают, лечатся, держат деньги и закупают оружие. Дудаев навещает старика в октябре 1992-го, Радуеву ставят в госпитале доктора Аргирова под Мюнхеном титановую пластину на череп. В отеле «Арабелла» Дудаев, Удугов и прочие проводят консультации. Таков уж Мюнхен — гнездо интриг и шпионажа.
Когда звезды ярко блещут, когда порывы ветра гнут вековые ели над Штарнбергом, когда фён надувает атмосферный колпак над регионом большого Мюнхена, он, Авторханов, сидит в своем просторном доме и что-то пишет. На самом деле он сочиняет стихи и мемуары. Для аналитики есть «негры». Старик кидает им обрывки мыслей, и «негры» пишут. Но он умело выстраивает цепочки связей — с немецкой разведкой БНД, с американским ЦРУ и с группами чеченских эмиссаров. Он — главное звено системы.
Отрывочные кадры, мы даем их «холодной нарезкой»: проезжий чечен Алик, Радуев, Удугов, отель «Арабелла», ночные встречи чеченских эмиссаров и западных агентов. В клинике доктора Аргирова — гномы, кующие титановую пластину для Радуева. На столике — искусственная челюсть, стеклянный глаз и пачка дойчемарок. Радуев смотрит в вечность стеклянным оком.
Кризис жанра
Иван и Гюнтер живут на вилле как Робинзоны: шофер Георг завозит им еду из супермаркета, загружает ящики с пивом и кока-колой.
Во время работы они заваривают немецкий фильтр-кофе. Устав от мозгового штурма, они с Гюнтером делают перерыв, лезут в холодильник, по-мужски с пивом закусывают. По вечерам вместе с охраной ездят ужинать в баварские рестораны Грюнвальда. Им обоим нравится эта жизнь.
Для Ивана ничего не жалеют. Возят его по магазинам и там на казенные деньги помогают отовариваться. Он покупает ботинки, кроссовки, джинсы, халат, плащ, электробритву «Браун» и многое другое. Один раз он обращает внимание на детский сиреневый плащ — как раз для его пятилетней дочери, и у него сжимается сердце.
Видно, что шоферу Георгу не нравится такое внимание к русскому. Георг завидует. Стоит в стороне, курит, нервно постукивает пяткой.
Иван наблюдает за жизнью немцев. Соседский ребенок играет у забора. Собрал в совочек всех улиток. Подходит охранник Пауль: «Деточка, береги живую природу, отпусти улиток на волю!» Ребенок задумывается и отпускает. Иван бормочет: «Хорошо у них получается, улиточек на волю…»
После обеда они выходят на прогулку с Гюнтером. Идут по лесной тропинке: роща начинается сразу за виллой. Сзади в двадцати шагах плетется могучий охранник Пауль. Иван ведет с Гюнтером непринужденную беседу обо всем. Начинается с банального. Ивану нравятся ботинки Гюнтера. Тот в свою очередь с насмешкой спрашивает, почему вчера в «Карштадте» Иван приценивался к категории ниже ста марок?
— Дешевле ста марок вообще не надо покупать, — объясняет Гюнтер, — а лучше за сто пятьдесят и выше. Такую установку мне передал еще отец: никогда не носить дешевую обувь.
Небо над ними темнеет: сгущаются тучи, вдали слышны первые раскаты грома. Гюнтер вдруг вспоминает о бомбежках Германии. Вот так железные машины появлялись из-за горизонта, и начинался кромешный ад! Он ненавидит американцев. «Но они же помогли вам», — робко вставляет Иван. Да, сперва они разбомбили нас, а потом помогли восстановиться. Спасибо и на этом!»
Кроме американцев, Гюнтер очень не любит голландцев. Говорит, скорее на одном поле сядет срать с поляком, чем с голландцем. А почему? И Гюнтер открывает ему удивительную историю об отпадении народов от своих корней. Голландия — это самая коренная немецкая земля. Нижняя Германия. И язык их — нидердойч, как в Дюссельдорфе. Но они изменили тотемным богам рейха, истребили отеческие германские леса, поддались духу коммерческой наживы, перевели древесину на корабли и стали самой буржуазной нацией Европы, отказавшись от своей немецкой идентичности и прокляв все немецкое.
— Итак, голландцы — это первые манкурты Европы, — думает Иван. — Или одни из первых. Но разве не то же украинцы, отказывающиеся от своей русской идентичности?
Тогда же, в один из доверительных вечеров, на прогулке, когда их не прослушивают, Гюнтер говорит, как тяжело быть немцем. Трагизм ситуации в том, что сейчас нельзя быть немецким патриотом. Германия — оккупированная страна. «Экономически мы независимы, но политически под каблуком американцев. Не лучше и с разведкой — БНД.
Все говорят — мол, вы, бээндэвцы, дети Гелена, а что он мог? Что оставалось Рейнхарду Гелену, после того как рейх был разбит? Такая же ситуация была у многих русских генералов, после того как царь отрекся. Они пошли служить Родине, но при новых хозяевах».
Потом Иван узнает, что пару лет спустя Гюнтер все-таки продастся американцам. Он нарушит клятву офицера и переступит через личные убеждения. Ему очень нужны деньги — на баб, на новую спортивную
