подгнивших деревянных столбах.
Резкий порыв ветра взметнул кучу мусора возле жестяного бака.
Мимо моей головы прошелестели в полете десятки мелких листов бумаги, исписанных крупными каракулями.
Я поймала один из них на лету и поднесла к глазам.
«…и прошу прекратить мое существование, так как вы есть президент всея Америки, товарищ Клинтон…» — гласили корявые буквы.
Холодок страха перед чужим безумием пронзил меня в этом заброшенном дворе на краю города.
Я подошла поближе к баку и заглянула внутрь.
Он был весь полон исписанными вдоль и поперек листочками в косую линию — такие обычно дают первоклашкам для прописей.
Запустив руку в бак, я вытянула наугад несколько страниц.
Их содержание мало чем отличалось от листка, услужливо поднесенного мне ветром.
Разнились только адресаты — София Ротару, Святая Тереза, Кашпировский, почему-то Тургенев…
Рядом с баком висела полустершаяся табличка.
Это был график вывоза мусора. Очень любопытный документ.
Издалека послышался мерзкий вой милицейской сирены.
Через минуту во двор влетели два автомобиля, из которых высыпали люди в пятнистых куртках.
Кленов же был одет в обычный пиджак с очень дорогим галстуком в полосочку, а-ля гангстер.
— Ну что тут? Спокойно?
— Слишком спокойно, — ответила я. — Это на втором этаже. И дом почти необитаем.
Старая рассохшаяся лестница скрипела под нашими ногами так, словно давала честное слово обязательно рухнуть.
Но в последний момент дерево сжалилось над нами, и мы достигли второго этажа целыми и невредимыми.
— Здесь, — кивнула я на дверь.
Кленов достал пистолет и, примерившись, шибанул по двери ногой и запрыгнул в комнату, поводя при этом пистолетом в разные стороны.
Прыжок нельзя было счесть удачным, поскольку Мишка сразу же получил удар в лоб и отлетел в центр комнаты, выставив вперед свой «макаров».
Стрелять, однако, было не в кого.
Прямо над дверью, мерно покачиваясь из стороны в сторону, на согнувшемся под тяжестью толстом гвозде висела женщина, задетая телом впрыгнувшего в комнату Мишки Кленова.
— Черт знает что, — пробормотал он, поднимаясь с пола и потирая ушибленный лоб. — Меня еще никогда не били ногами мертвецы.
— С почином, — мрачно пошутила я. — А это, выходит по всему, доктор Викентьева.
На маленьком столе лежала записка.
Почерк был точь-в-точь похож на тот, который я изучала возле мусорного бака.
Записка гласила:
«Смерть Льва и Ольги — на моей совести. Не буду больше жить и убивать. Доктор Викентьева».
— Вот все и разрешилось, — подошел ко мне Миша Кленов.
— Сомневаюсь.
— Вечно ты сомневаешься.
— Это лучше, чем идти на поводу.
— На поводу у фактов?
— Факты? — удивилась я. — Вот именно, факты. Вопрос первый: где револьвер, из которого были убиты Лев Ильин и Ольга?
— Где-нибудь… — пожал плечами Мишка. — Викентьева могла его выбросить, например.
— Вопрос второй. Ты уже осматривал мусорный бак?
— Нет еще? А что? — насторожился Кленов.
— А то, что Викентьева в последнее время испытывала острый нервный кризис и весь месяц писала покаянные записки. По всем адресам. В ООН, Клинтону, Ельцину и папе римскому. Помойный бак напротив переполнен черновиками ее писанины. А график вывоза мусора — раз в неделю.
— Дальше, — раздраженно сказал Кленов. — Я вижу, у тебя целый воз вопросов.
— Вопрос третий, — неумолимо продолжала я. — Кто оплачивал содержание Викентьевой?
— Откуда я знаю?
— А я знаю. Концерн «Виктория».
— Ну и что?
— Кто платит, тот, как известно, и заказывает. И не только музыку. Иногда и убийства. Психически больной женщине, да еще одержимой манией вины перед всем миром, ничего не стоило внушить, что она виновна в этих убийствах. Хватит или продолжать?
— Только побыстрее, пожалуйста, — нетерпеливо попросил Мишка. — Я понимаю, что в твоих подозрениях, может, и есть здравое зерно, но ты должна понять, что у нас существует план раскрываемости преступлений.
— Тогда самый последний вопрос: ты действительно веришь, что Викентьева — убийца?
— Мое дело — не верить, а учитывать доказательства и делать выводы, — разгорячился Мишка. — А ты специально все запутывала, лишь бы выгородить свою клиентку. Но теперь-то, теперь-то что ты трепыхаешься?
— Потому что, если Голубеву выпустят, то дело приблизится к развязке, — устало ответила я. — Лилия Игнатьевна — главный персонаж в этой истории. Не Заварыкина, не Лев, не Ольга. Госпожа Голубева — вот объект преступления.
Глава 11 МАСКА СОРВАНА
Мы сидели в уютной квартире Лилии Игнатьевны и пили из высоких фужеров полусладкое шампанское.
Пузыри весело метались по вертикали бокала, звучала приятная легкая музыка, — словом, Лилия Голубева праздновала свое освобождение.
— Просто не верится, что все закончилось, — говорила она, оглядывая комнату будто бы в первый раз.
— Мне знакомо это ощущение. После миновавшей тебя катастрофы самые привычные и надоевшие вещи кажутся невероятным подарком судьбы.
— Как вы правы, Танечка! А давайте я вам что-нибудь подарю!
— Что вы! Мне вполне хватит гонорара, который я уже получила.
— Нет-нет! И слушать не желаю! Хотите вот эти часы с пастушкой? Или медвежью шкуру?
Я поняла, что отказываться бесполезно.
— Это что у вас, Картер Браун? — кивнула я на черную обложку книги, лежащей на тумбочке. — Подарите мне этот томик.
— С радостью, Танечка!
— Только подпишите, пожалуйста.
— Вообще-то я скоро разучусь писать, — пошутила недавняя пленница. — На работе я все печатаю на компьютере — у меня очень плохой почерк — и ставлю только свою подпись. Но для вас я постараюсь.
Лилия Игнатьевна Голубева быстро нацарапала что-то сердечное и жалобное на титульном листе книги и протянула мне подарок.
— У вас очень простая подпись, — заметила я, глядя на страницу.
Но Лилия Игнатьевна уже была поглощена воспоминаниями.
