Так продолжалось несколько месяцев, пока Анфису не остановила во дворе дворничиха тетя Люба и, пользуясь тем, что знала Анфису с детства, не раскрыла ей глаза. Оказывается, Стас давно уже живет с Лидкой Федоскиной, сказала тетя Люба, весь двор это знает, потому что они не скрываются и даже занавесок не задергивают по вечерам, так что сосед напротив, одинокий пенсионер, купил бинокль и смотрит бесплатное эротическое шоу, а потом пересказывает все бабкам на лавочке. А Лидка квартиру продавать передумала. Так что, если Анфиса не прекратит это безобразие, жильцы будут жаловаться в домоуправление.
Бинокль Анфису доконал, на душе было отвратительно и стыдно перед отцом. Стаса она выставила вон, дождавшись, когда отец ляжет в клинику. Скандала, правда, не было – очевидно, Стас имел виды на Лидку Федоскину, хотел переехать в Москву. Но ничего у него не вышло, Лидка сдала квартиру армянину с большой семьей и отбыла в Белокаменную. Через некоторое время стало известно, что армянин квартиру выкупил, с тех пор Лидка больше не появлялась.
Не успела Анфиса опомниться после разрыва, как тяжело заболел отец. Тогда вообще стало не до мыслей. А уж когда он умер, тоска навалилась с новой силой. Она нашла заветный номер и отправила сестре сообщение про смерть отца. Ответа от Алисы она не получила. И тогда начались кошмары.
Кроме основного, постоянно возвращавшегося, про бесконечный коридор и одинаковые зеленые двери, часто повторялся еще один.
Она в своей собственной прихожей, напротив – две двери в комнаты. Ее дверь открыта, в окно светит солнце, и легкий ветерок колышет шелковую золотистую занавеску. Она подходит к двери отцовской комнаты, замирая от страха, как делала это наяву во время болезни отца. Долго стоит, держась за ручку, потом делает над собой усилие и толкает дверь. Дверь не поддается, она пугается еще больше, сообразив, что отец заперся изнутри и теперь она никогда дверь не откроет. Она налегает на ручку всем телом, стучит в дверь ногой, и вдруг отломившаяся ручка оказывается у нее в руках. В отчаянии она бросается на дверь, как на амбразуру, и дверь неожиданно поддается.
Но там, за дверью, оказывается совсем другая комната. Нет знакомого широкого окна с балконом, нет полированной стенки, купленной еще матерью, нет круглого стола, заваленного разными инструментами и деталями, – отец до болезни любил мастерить. Вместо просторной комнаты Анфиса видит крошечное помещение с маленьким окном и двумя бархатными диванчиками по сторонам. Под окном столик, на нем пустая бутылка от спиртного…
«Да это же купе в СВ!» – мысленно ахнула Надежда, но не стала перебивать Анфису.
На диванах разобраны постели, одна пустая – смятые простыни, бесформенный комок одеяла, на другой – безжизненное тело. Но не отец, нет, тело принадлежит женщине в красной ночной сорочке. Анфиса делает шаг вперед и видит, что сорочка красна от крови. Лица женщины она не успевает разглядеть, потому что зажмуривает глаза от ужаса и делает шаг назад. Чтобы уткнуться спиной в запертую дверь…
Надежда молчала, пораженная тем, как верно девушка описала смерть собственной сестры.
– Что же было потом? – наконец разлепила она губы.
Потом снова появился Стас и отвел ее к психиатру. От таблеток кошмары не то чтобы прекратились, стали более смазанными и расплывчатыми.
Но прошлой ночью все повторилось опять, с ужасающей четкостью. Обычный кошмар, только закончился не так, как всегда. Эти руки убийцы на ее горле, а потом ужасная боль вот тут, возле сердца…
И чувство немыслимой, непоправимой потери.
Она поняла, что с сестрой случилось что-то ужасное.
– И, как оказалось, ты была права, – вздохнула Надежда. – А как ты очутилась возле того дома, где был офис твоей сестры?
– Я не знала про офис…
Она так и не уснула до утра, а потом не находила себе места. На работу не пошла, она просто не могла представить, что нужно идти в издательство и сидеть там восемь часов перед компьютером, правя чужие тексты. Она беспрерывно звонила сестре на мобильник, чужой голос отвечал, что абонент выключен. Тогда, едва не сойдя с ума от беспокойства, она решилась и набрала номер матери. Долго никто не брал трубку, наконец мать ответила очень раздраженно, что слушает.
– Мама, это твоя дочь, – дрожащим голосом начала Анфиса.
– У меня нет дочери! – крикнула мать. – После того, что ты наговорила Жоржу…
– Мама, это Анфиса, – заторопилась она, – я из Петербурга…
– Что вам всем от меня надо? – раздраженно буркнула мать. – То столько лет не звонила, а теперь…
– Я только хотела спросить, ты ничего не знаешь об Алисе? С ней все в порядке?
– Я про эту… про эту… – зашипела мать, – про эту дрянь слышать не хочу! И ты не беспокойся! – язвительно рассмеялась она. – С ней все в порядке, с такими людьми никогда ничего не случается!
– Но ты… ты можешь мне дать ее координаты? – настаивала Анфиса. – Ее мобильник не отвечает…
– Да я ее знать не желаю! – рявкнула мать. – И не звони сюда больше!
«И это после того, что не виделись с дочерью больше двадцати лет! – поразилась Надежда. – Впрочем, и без того было ясно, что мамочка Анфисе досталась та еще сволочь…»
– Не пей больше кофе, – сказала она Анфисе, – ты и так слишком нервная…
– После разговора с матерью я бродила по городу, – бормотала Анфиса, – самочувствие ужасное, кажется, сама с собой разговаривала. Как меня люди в психушку не сдали?..
– Теперь никому ни до кого нет дела, – вставила Надежда.
– Ноги сами привели меня к этому дому, – продолжала Анфиса, – я понятия не имела, что там у Алисы офис. Я вообще не знала, кем она работает и где…
– Ну вот, теперь ты все знаешь. – Надежда отобрала у нее из рук пустую чашку. – Можешь идти домой, потому что сестре твоей, к сожалению, помочь уже нельзя.
– Я не могу, я должна знать, кто ее убил и за что! – упрямо ответила девушка. – Иначе я… я никогда не успокоюсь. И эти кошмары…
– Ну один кошмар тебя уж точно мучить не будет – про комнату, – объявила Надежда, – он уже случился наяву. Ты ведь видела во сне убийство сестры.
Анфиса молчала, слезы капали на столешницу, она размазывала их пальцем.
– Ты извини, – сказала Надежда, поглядев на часы, – мне идти надо. На автобусный вокзал, сумку выручать. У меня там вещи ценные…
– Знаю, подарки для мужа и кота! – оживилась Анфиса. – А можно я с вами? Я не помешаю, а может, и помогу…
– Ладно уж, – скрепя сердце согласилась Надежда. – Только, чур, не реветь и в обморок не падать!
Есть в Петербурге места мрачные, унылые, в которых как бы в самом воздухе растворена какая-то острая безысходность. Кажется, что из-за угла появится вдруг призрак Родиона Раскольникова с топором под полой поношенного пальто, или выбежит вдруг Акакий Акакиевич с безумными глазами, разыскивая свою украденную шинель.
Попав в такие места, люди против своей воли впадают в тоску и уныние, ссорятся с ближними, срываются по пустякам. В таких местах гораздо чаще, чем где-либо, случаются преступления, особенно из разряда так называемых бытовых – то грузчик винного магазина прирежет свою сожительницу, приревновав ее к соседу, то двое приятелей-алкашей поссорятся из-за бутылки и один другому той самой бутылкой проломит голову.
Одно из таких мест – знаменитая Лиговка, район Лиговского проспекта и Разъезжей улицы, с позапрошлого века известный своей колоритной шпаной, хулиганами и ворами. Другой такой район – окрестности Обводного канала, особенно его часть от Московского проспекта до того же Лиговского. Когда- то здесь располагалась городская барахолка, иначе – толкучий рынок. Теперь примерно на том же месте находится городской автобусный вокзал.
Именно сюда приехали Надежда Николаевна с Анфисой – Надежда в поисках своей пропавшей сумки, Анфиса же – за компанию, или просто чтобы не оставаться одной.
