план.
Я не заметила, как рассвело. Потом проснулся Тим и удивленно уставился на меня.
– Вы что, не спали всю ночь?
– Да, что-то бессонница, – бросила я, – а ты разговариваешь во сне.
– Серьезно, что ли? – Тимофей разом выпрямился и протер глаза. Было заметно, что он бледен как смерть. – Что я говорил?
– Всякое, – протянула я, наблюдая за ним краем глаза, – в общем, открыла для себя много нового.
– Нет, я серьезно, – проворчал Тимофей.
– Иди умойся, – посоветовала я и выключила компьютер. Надо было по-быстрому перекусить и заниматься делами. Впереди ждал настоящий марафон. Сначала почта – отправить посылку следователю; затем в бюро судебной медицины с образцами крови, дальше с глушителем по местным умельцам. Крутанувшись на стуле, я задумалась о Тиме. Оставлять его в комнате одного на целый день было опасно. Но светить на улице тоже не лучший вариант.
Из съестного в холодильнике остались только холодные закуски. Я взяла было пачку спагетти с намерением отварить, но, поразмыслив, положила ее назад. После бессонной ночи как-то не очень тянуло на кулинарные подвиги. Ситуация требовала аккумуляции всех ресурсов организма, поэтому тратить оставшееся на готовку было просто преступлением. На завтрак сойдут бутерброды, а потом можно будет заехать куда-нибудь перекусить. Эта мысль меня успокоила. Я выхватила из ножен здоровенный зазубренный тесак и принялась нещадно кромсать сервелат. Затем дошла очередь до сыра и хлеба. Заварила чай.
Из ванной вернулся Тимофей. Утираясь моим полотенцем, он пожаловался на недостаточное качество мусса для укладки, мол, им ничего не уложишь. Еще ему не понравилась зубная паста, в ней было недостаточно мяты, и мыло – слишком жесткое, без увлажнителя и слишком сушит кожу.
– Я просто не рассчитывала принимать здесь всяких неженок, – огрызнулась я и вырвала у него полотенце. Гостевое полотенце, которое я ему предлагала до этого, тоже пришлось парню не по вкусу.
– А что, супа не будет? – удивился Тимофей, глядя на бутерброды, – я дома привык есть по утрам горячее. Это очень важно для правильной работы желудка.
– Надо же, – делано удивилась я, – беда-то какая, а супа нет! Только бутерброды. Хотя ты можешь их не есть и ограничиться кипяточком. Будет вместо супа.
– Крутая, да? – нахмурился Тимофей, сев за стол. – А вот потом скрючишься из-за язвы, и все.
– Знаешь, при моей профессии редко кто до язвы доживает, – доверительно сообщила я ему. – Кстати, пойдешь сегодня со мной. Замаскируем тебя так, что мать родная не узнает.
– Это гримироваться, типа, усы, парик? – оживился Тимофей.
– Да, – кивнула я, смерив его взглядом, – из тебя получится нормальная девчонка. Ты достаточно женоподобен, как многие современные юноши, чахнущие у компьютера.
– Какая, в жопу, девчонка! – завопил Тимофей, багровея, и закашлялся, подавившись бутербродом. Мне пришлось выбивать из него кусок колбасы. Даже применить метод Хаймлиха. Отдышавшись, Тимофей помахал передо мной пальцем: – Никаких девчонок. Я лучше сдохну, чем надену платье.
– Жаль, – горько вздохнула я, – у тебя и волосы длинные, парика не надо, только покрасить и уложить. Ты просто не знаешь, что теряешь.
– Нет, нет, ни при каких условиях, – Тимофей был непреклонен, – я лучше волосы остригу, чем бабой наряжусь.
– Острижешь? – встрепенулась я. – Ловлю на слове.
Через час Тимофей любовался своим новым образом в зеркале. Из длинноволосого брюнета он превратился в блондина с аккуратной стрижкой. Светлые волосы были зачесаны на прямой пробор. После недолгих уговоров мне удалось его избавить от пирсинга. Я изменила ему цвет глаз, осветлила смуглую кожу, вставила накладки на зубы, наделала веснушек и изменила форму подбородка силиконовой накладкой. Минимум грима и специальных средств, но эффект получился поразительный. В довершение всего я нарядила клиента в белую рубашку, галстук, брюки. Брюки оказались немного коротковаты, и мне пришлось отпустить материал, который был подвернут, прогладить, и все встало на свои места.
– Ну, как? – мой вопрос был обращен к Тимофею. Хотелось услышать его оценку проделанной работе.
– Я похож на педика, – простонал он, кривясь, – что ты со мной сделала?
– Ты не «голубой», – попыталась я его успокоить, – ты видел на улице мальчиков в аккуратных костюмах, которые плохо говорят по-русски и суют в лицо прохожим Библию? Так вот, ты один из них, уличный проповедник. – Покопавшись в столе, я разыскала пару бейджиков. Тут же на ноутбуке набрала нужный текст, подключила спрятанный в шкафу принтер и распечатала то, что получилось.
– Вот, отныне ты брат Томас Мелоун, мормон из Солт-Лейк-Сити, проповедуешь Святое Писание и набираешь новых братьев в общину, – торжественно сообщила я Тимофею, прикалывая к груди бейджик. – Церковь находится в центре. Если вдруг подойдут менты, смело приглашай их на собрание, предлагай поговорить о Боге, и они сами отвалят. Говори обязательно с английским акцентом. Я покажу как.
– Надеюсь, меня в таком виде не узнают, а то такой стрем, – обеспокоенно пробормотал он, оглядывая себя со всех сторон.
– Я тоже на это очень надеюсь, – ответила я и стала сама гримироваться. Мое превращение заняло полчаса. Я тоже хотела преобразиться в молодого парня-проповедника, но получилось какое-то существо неопределенного пола. Я напялила очки, посмотрелась в зеркало и решила, что так даже лучше. Молодые проповедники с Запада в настоящее время стали такой же частью российского пейзажа, как березки. Их считали безобидными чудиками, посмеивались и старались обойти стороной.
– Не хотелось, чтобы в таком виде нас скинхеды встретили, – обеспокоенно добавил Тим, репетируя перед зеркалом глупую американскую улыбку. – I’m fine. I’m happy. Howe are your?
– Не каркай, – буркнула я ему, – говорить надо не по-английски, а по-русски с сильным английским акцентом. – Еще полчаса мы тренировались говорить, ходить и вести себя, как проповедники. По окончании занятия я торжественно вручила Тимофею Библию. Второй Библии не было, и себе я взяла книжку по искусству православной Руси. Книга была очень толстая, напоминала Библию, а название было настолько затертым, что вовсе не читалось. В глаза бросался лишь большой позолоченный православный крест.
Прикрывая крест на книжке рукой, я взяла посылку с автоматом и бросила Тимофею:
– Вот, понесешь посылку. У меня руки должны быть свободны.
– Ясно, брат Алекс, – произнес Тимофей с сильным акцентом и с улыбкой до ушей.
– Двинули, – скомандовала я.
После дождливой ночи наступивший день оказался солнечным и на редкость жарким. Большинство людей уже успело добраться до рабочих мест, и на улице было не столь многолюдно: дети, пенсионеры да молодежь, которым нечем было заняться.
От напряжения и жары лоб Тимофея покрылся испариной. Я посоветовала ему расслабиться. Первым делом мы завернули на почту. Там я избавилась от посылки. Затем доехали до бюро судебно-медицинской экспертизы, которое располагалось в здании учебного центра медицинского университета. Я позвонила своей знакомой – эксперту и сказала, что материалы ей передадут во дворе двое проповедников-мормонов. В это время вокруг нас ходили студенты, посмеивались, тыкали пальцами. Пару раз обозвали гомосеками. Тимофей от этого нервничал все больше и больше. Через пять минут эксперт спустилась и забрала пакет с образцами. Она посмотрела прямо мне в глаза, но не узнала. Значит, маскировка была более чем удачной.
Вскоре мы стояли в подъезде дома, где жил оружейных дел мастер по кличке Демид. Глушитель от автомата мог быть его работой, хотя я не была в этом уверена.
– Что мне-то делать? – с тревогой спросил Тимофей.
– Позвонишь в дверь и скажешь, что хочешь поговорить о Боге. И не уходи до тех пор, пока он не откроет, – инструктировала я его, – откроет, а дальше уже моя работа начинается.
Мы поднялись на пятый этаж. Я указала на дверь, а сама прижалась к стене, чтобы меня не было видно через «глазок». Тимофей позвонил. Жестом я показала ему, чтобы не забывал улыбаться. Он послушно нацепил на губы фальшивую улыбку. За дверью послышалась возня. Затем глухой бас спросил:
– Кто там?
