барьера неизменно приводит к гибели носителя наноколонии. Бессмертие оказывается фикцией, а без Анидис-Крымова исследования застопориваются окончательно.
Часть I. Испытатели
Глава 1
Анастасия
Глубокий вдох… выдох. Глубокий вдох… выдох.
Девушка мирно посапывает на огромной кровати, русые волосы россыпью покрывают накрахмаленную подушку. Поза расслабленная, одеяло сползает до уровня живота за ненадобностью. В комнате тепло. Сквозь едва приоткрывшееся окно проникают солнечный свет и свежий утренний воздух.
Легкое дуновение заставляет поежиться, ладонь смещается вдоль простыни в поисках покрывала.
Нарушая установившийся ритм, дыхание учащается. Одеяло, сохранившее тепло разгоряченного тела, коротким движением подтянуто до плеч. Зрачки под смеженными веками замирают.
Глаза закрыты, но потревоженный сон стремительно уходит. Напряженный слух отслеживает каждый звук. Чутье, второй кожей приросшее за годы переполненной опасностями жизни, приходит в состояние повышенной готовности.
Устоявшийся порядок вещей нарушен, а значит, вероятна угроза.
Вслед за слухом в смятение приходит обоняние. Цветочный запах весны щекочет ноздри, навевая ностальгию из времен, уходящих далеко за грань памяти.
Секундное наваждение безмятежности стремительно растворяется во мраке, подавленное осознанием возможных неприятностей.
Настя знает — любые перемены опасны. Запах сотни немытых тел куда привычнее цветочного букета, а потому комфортнее.
По телу тысячей иголок пробегает нервная дрожь, мгновенно приводя мышцы в тонус.
Веки размыкаются, параллельно туловище принимает вертикальное положение, глаза, серые как сталь клинка, горят решимостью. Настя готова обрушить всю мощь пробудившейся ярости на источник угрозы.
Голова, рывками, поворачивается из стороны в сторону. Полная боевая готовность сменяется ступором.
Непривычная (нереальная) обстановка комнаты опьяняет, подобно сильному наркотику. Помимо воли, в голове рождается воспоминание (сказочный образ) из далекого детства…
Ласковое утреннее солнце накрыло кровать невесомым покрывалом, сотканным из тонких нежных лучиков. Чистый утренний воздух щедро наполнил просторы комнаты. Пение птиц за окном, создало иллюзию покоя и умиротворенности.
Маленькая принцесса, с негой потянувшись, открыла глаза и улыбнулась новому дню…
Восемь слов мата и два нейтральных в качестве дополнения — чтобы вновь почувствовать себя человеком.
Глупая сказка до абсурда напоминает ожившую реальность, где главным действующим лицом, вместо изнеженной девчушки королевских кровей, является она, Настя, 'поднадзорная N7324ПРЖ', жительница специнтерната 'Надежда' созданного специально для 'отбросов поколения', носителей гена насилия, людей признанных патологическими преступниками в самом раннем детстве.
— Куда я попала? — вслед за вопросом, произнесенным вслух, следует поток бессильно-яростной брани. Настя хронически не переносит того, что не в силах понять.
Комната размером едва не в половину привычной спальни на сто человек. Мебель, создающая вокруг некое подобие домашнего уюта. Что совершенно не согласуется с принципами 'святых' братьев опекающих будущих преступников.
По мнению монахов, любая роскошь развращает, будь то дорогое украшение, змеей искушения обвившее шею ничего не подозревающего агнца, или личный ящик в тумбочке, как первый шаг к противопоставлению себя обществу.
Цветастые ковры с хитроумными узорами на деревянном полу.
Ступня касается мягкого ворса. Хочется, скорее, убедится в реальности увиденного. Ощущения необычные, но приятные, по коже словно пробегает микроскопический электрический разряд, почти неощутимый и нежный.
И это, вместо такого полезного для скорейшего воссоединения с Богом бетона!
Феерия картин в клочья разрывает внимание. Хочется кричать, разрывая связки.
Объемное полотно прямо над изголовьем кровати заставляет помимо воли задержать взгляд.
Кусочки сознания постепенно складываются в единый ряд.
'Голая тетка у ручья, вполне в духе 'святых' братьев. — Девушка приподнимает уголки губ, обозначив улыбку, — хотя нет, пикантные места прикрыты'.
— Итак, щипать себя не буду. Я, ведь, не дура! — реплика, произнесенная вслух, раскрепощает. Вслед за резким движением головы волосы хаотичными волнами струятся по плечам.
Большие окна без решеток. Обилие света и красок. Вместо серых, темных, мрачных, сырых, унылых и чтобы прервать поток прилагательных — ненавистных помещений интерната.
— Кажется, я начинаю понимать 'святых' братьев, возлюбивших серый цвет. Если перед глазами все пестрит, мозги выпадают в осадок. Как у меня! Разговариваю вслух, как полная идиотка.
Настя, потянувшись, встает с кровати, и, не особо удивляясь, осматривает себя с плеч до кончиков пальцев. Вместо привычного демисезонного и многофункционального комбинезона, тело облегает невесомая полупрозрачная ночная рубашка, приятная на ощупь и благоухающая ландышами. Цветочный запах, знаком со времен беззаботного доинтернатовского детства. Ландыши обожала мама.
'Так, без истерик и лишних эмоций. Как я здесь оказалась? И где это 'здесь' находится?'
Девушка в очередной раз встряхивает головой, надеясь, выстроить мысли в нужном порядке. Солнечный свет слепит глаза, приходится, зажмурившись, отвернуться от окна.
'Будем рассуждать логически. Каким способом из вонючих бараков 'Надежды' реально попасть в шикарную спальню, ту, что в пору королеве?'
Пара секунд на раздумье сменяются пятью словами брани и одним нейтральным, произнесенными вслух. Вариантов просматривается крайне мало.
'Неужели богатый дядик решил приобрести очередную 'подстилку' для постельных утех?
Пусть это не совсем законно, но, черт возьми, мы не дети. Если верить слухам, как минимум троих девчонок приобрели за последние два года богатые кобели. И это не считая трех десятков тех, кого на вполне законных основаниях отправили в бордели отрабатывать провинности перед 'святыми' братьями'.
Настя помимо воли злорадно усмехается.
'Что ж, по крайней мере, это мало похоже на бордель. Уже плюс'.
Иногда бордели возвращали 'отработанный материал' обратно и в интернате неплохо знали, что собой представляют подобные заведения.
'Хотя заранее утверждать, наверное, не стоит. Черт его знает, этого 'покупателя'. Не зря же выбрал ту девушку за смерть, которой не накажут даже при большом желании'.
Настроение в очередной раз меняется, выходя из плюса в минус. Настя остро реагирует на перемены, и подобные метания в сложных ситуациях вполне в духе ее горячей натуры.
'Спокойно, дитя мое!'
Мысленный призыв, пародия на 'святых' братьев приносит противоположный от задуманного
