ограбление. Поэтому, нанеся удар, я полез к ней в сумку. Там оказалась довольно крупная сумма денег, которую я забрал. Деньги эти мне абсолютно не нужны, и теперь я отправляю их вам, чтобы вы сами решали, что с ними делать. Я был вынужден присвоить их на время, чтобы убедить следствие в мотивах убийства. Это мне не удалось, потому что выяснилось, что об этих деньгах не знал практически никто. А ее мелочь в карманах я, естественно, трогать не стал. Когда пошли подозрения в адрес Аркадия, я разволновался и даже хотел признаться во всем, но потом все утряслось, и я снова успокоился. После этого мне оставалось только ждать, чем все закончится. Дальше все шло более-менее благоприятно. Настя и Аркадий решили быть вместе, на меня никто не думал, единственный, кто страдал, был ваш клиент. Не могу сказать, что мне было это безразлично, иначе я бы не писал данного признания. Особенно на меня подействовал разговор с вами насчет него. Какой бы тяжкий грех я ни совершил, все-таки я никогда не считал себя подлецом. И не хочу им умирать. Поэтому я и должен напоследок избавить человека от незаслуженного наказания. Кроме того, со мной после ваших обвинений долго говорила Настюша. Она была шокирована предположением, что ее отец убийца. Ей я тогда так ничего и не объяснил, но написал отдельное письмо, специально для нее. А сейчас хочу только заявить: все, что бы я ни делал, Настюша, было ради тебя. Постарайся понять своего отца и, если сумеешь, простить. Когда вы будете читать мое письмо, меня уже не будет, поэтому тороплюсь осветить все моменты, потому что потом вам их прояснить будет не у кого. Итак, подтверждаю, что я, Полунин Артемий Владимирович, шестнадцатого февраля сего года совершил убийство своей приемной дочери Натальи. Что вас интересует еще? Раскаиваюсь ли я? Нет, нисколько. По крайней мере, теперь я убежден, что у моей родной дочери все будет хорошо. И эта мысль согревает меня на пороге смерти. Еще раз прошу извинения за то, что заставил вашего знакомого страдать, надеюсь, что теперь у него все будет в порядке. С искренним уважением к вам…»
Далее шла дата и подпись. Текст был написан каким-то дрожащим, корявым почерком, видимо, Артемию Владимировичу было тяжело уже держать в руках карандаш. К концу буквы и вовсе разъезжались, как будто он заканчивал свое послание из последних сил.
Письмо произвело на меня сильное впечатление. Мне по-человечески было очень жаль Артемия Владимировича. И еще жаль, что я не успела откровенно поговорить с ним до его кончины. Тем не менее я испытывала истинную радость от того, что Виталий Владимирович Коротков теперь будет свободен.
Пока я читала, Настя Полунина не сводила с меня внимательного взгляда. И теперь она не отрываясь смотрела на меня, не решаясь первой задать вопрос. Я сама помогла ей.
– Настюша, – проговорила я, – я понимаю, как вам больно будет это услышать, но я обязана сообщить вам. Это фактически признание твоего отца в убийстве Натальи.
Настя охнула и закрыла лицо руками. Аркадий, беспокойно заерзав, положил ей руку на плечо. Я продолжила:
– Я могу дать его тебе прочитать, но Артемий Владимирович пишет, что он написал письмо и для тебя лично.
– Он передал его мне, – невнятно ответила Настя. – Только я еще не читала… Я боялась, боялась увидеть там то, о чем вы только что сказали. Но теперь я непременно это сделаю. А вы собираетесь передать это в милицию?
– Да. Пойми правильно, это мой долг, – пояснила я. – Человек, который ни в чем не виноват, до сих пор за решеткой, и только обнародование этого письма может его спасти. Я рада, что у твоего отца перед смертью хватило мужества и мудрости написать его.
Настя понимающе кивнула и вздохнула.
– А вам я сейчас советую подумать о вашем будущем, – решила я хоть как-то подбодрить молодую пару. – Думайте о том, что у вас все впереди и что вы теперь сможете быть счастливы. И еще я бы советовала вам на время уехать отсюда. Хотя бы ненадолго. Кстати, свадебное путешествие – прекрасная возможность для этого. И не переживайте насчет мнения ваших родственников. Артемий Владимирович в одном был, безусловно, прав: скоро все это забудется, и жизнь пойдет своим чередом… Как, кстати, мама и тетя Рита?
– Мама плачет, конечно, – махнув рукой, ответила Настя. – Это и понятно – две смерти одна за другой. Но к папиной она все-таки внутренне была готова. Конечно, мы все в душе надеялись, что папа все-таки поправится, но шансов практически не было, так что это не явилось для нас неожиданностью. А тетя Рита нормально, я бы даже сказала, хорошо. Мама сказала ей, что прощает ей все долги и поможет преодолеть ее недуг. Сейчас тетя Рита проходит курс лечения у какого-то психотерапевта. Тот говорит, что все будет хорошо. Она и сама стала лучше выглядеть, да и характер вроде смягчился немного. Так что и правда, я думаю, со временем все наладится. Но мне все равно очень жалко папу…
Настя всхлипнула, и Аркадий крепко сжал ее руку.
– Мы берем к себе жить Кирилла, – помолчав, сказала Настя. – Неважно, что там сделала Наташа. Для нас он все равно родной.
– Это очень правильно, – согласилась я.
Настя, видя, что Аркадий нахмурился, видимо вспомнив о Валере Скамейкине и его роли в появлении на свет ребенка, которого он считал своим, быстро поднялась и взяла своего жениха за руку.
– Нам пора идти, – сказала она. – А вам, несмотря ни на что, большое спасибо. Если мы понадобимся, вы знаете, как нас найти.
– Подождите секунду, – остановила их я и протянула Насте пачку денег. – Это те самые деньги, которые твоя сестра должна была передать Валере Скамейкину. Твой отец взял их для отвода глаз и теперь передал мне. Я считаю, что не имею на них никакого права. Так что решайте сами, что с ними делать.
– Я так думаю, что лучше всего их вернуть Иннокентию Станиславовичу, – заметил Аркадий. – Это же его деньги.
– Да, я так и сделаю, – согласилась Настя. – А уж как он ими распорядится – его дело. Думаю, что он скажет потратить их на Кирюшку.
– Ну что ж, желаю вам счастья, – широко улыбнулась я на прощание. – И простите, если что не так.
Эпилог
Вернувшись из вынужденного заточения в тюрьме, шеф-повар ресторана «Готика» Виталий Владимирович Коротков пребывал в благодушном настроении, что вообще-то было ему не свойственно. Сегодня он никому не сделал ни одного замечания, не пожаловался на судьбу и на отсутствие денег.
Персонал не мог нарадоваться на такую метаморфозу, приключившуюся с их шеф-поваром. Все, правда, понимали, что это ненадолго – скоро эйфория от вновь обретенной свободы у Короткова пройдет, он снова скатится на свой излюбленный язвительный тон. Но пока что все наслаждались покоем и тишиной.
Виталий Владимирович священнодействовал в ресторане, колдуя над приготовлением любимых блюд. Ему нравилось решительно все: и стены, цвет которых раньше раздражал, и столы, об углы которых он часто в порывах раздражения то и дело задевал, получая синяки; и даже его джинсы, которые уже несколько раз ему заляпывали то официантки томатным соусом, то грязью из-под колес проезжавшие «водилы, которые купили себе права». Даже размышления о жизни у Короткова в этот день были неожиданно позитивными. Он думал о том, что сорок лет для мужчины – это самый расцвет сил, что его жизнь совсем даже еще не кончилась и что он еще ого-го какой мужик. Даже материальные проблемы, которые стоили обычно Короткову много нервов и заставляли думать только о них, в этот день его не волновали.
«В конце концов, почему все время нужно думать про деньги? – безмятежно благодушествовал он. – В жизни так много приятного и интересного, помимо этих грязных бумажек!» Эта мысль еще больше подняла ему настроение. И он расстарался с удвоенной силой и фантазией, приготовив французский суп, а также венский антрекот с маслинами. Оставшись доволен полученным вкусом, Виталий Владимирович собирался уже переходить к приготовлению салата из говяжьих языков, как вдруг зазвонил его мобильный телефон. На связи был его приятель Альберт Веселовский.
– Коротков! Привет, дорогой! – радостно приветствовал его Альберт. – Как настроение? Как рабочий день проходит?
– Привет, – ответил Виталий Владимирович. – Еще раз спасибо тебе, Алик, все отлично. День выдался удачный.
– Удачный день, удачный! – продолжал соловьем разливаться Веселовский. – Воистину удачный для
