Самое понимание критики приобретает материалистический характер. Если в 30-х годах Белинский полагал, что критика является теоретическим обобщением явлений литературы, то теперь он утверждает, что не искусство создает критику и не критика творит искусство. Критика «есть сознание действительности», и поэтому она «вышла из одного общего духа времени» с искусством. То и другое — «равно сознание эпохи, но критика есть сознание философское, а искусство — сознание непосредственное».[55]
В статьях «Речь о критике» А. Никитенко», являющихся специальным историческим и теоретическим обсуждением вопросов критики, Белинский противопоставляет идеалистическим рассуждениям о «чистом искусстве», «служении красоте» учение о поэзии действительности. «Изящество и красота еще не все в искусстве», — заявляет он.
Пафос борьбы за освобождение человека составляет главную сторону подлинно народной поэзии, по представлениям Белинского. При этом особое значение придается «субъективности», то есть сознательной революционной направленности творчества писателя. На смену принципам созерцательного реализма Белинский выдвигает теорию активного, идейного, проникнутого ясною революционною мыслью искусства.
Защищая представителей гоголевской школы, Белинский сопоставляет их произведения с казенно- патриотической, реакционной беллетристикой и «риторической школой», где нет ни знания русского общества, ни идей. Правдивое раскрытие жизни общества, основанного на угнетении и насилии, неминуемо ведет писателя к протесту против «диких понятий», к борьбе против общественного строя, основанного на «ревущих противоречиях».
Выход в 1845–1846 годах сборников под редакцией Некрасова «Физиология Петербурга» и «Петербургский сборник» явился как бы практическим осуществлением эстетических принципов Белинского. Реакционная публицистика немедленно выступила с озлобленным глумлением над теоретическими основами «натуральной школы».
Особенно яростно был встречен «Петербургский сборник» (1846). Шевырев в своей рецензии возмущается тем, что в этом сборнике искусство «поставлено в агенты человеколюбивой тенденции» и потому «лишено своей красоты»; так оценивает он произведения Герцена, Некрасова, Тургенева. Таким образом, теория «чистого искусства» на деле оказывалась защитой реакционного искусства, борьбой против «человеколюбивой тенденции», то есть революционной и демократической направленности. Белинский дал суровый отпор этим нападкам и подчеркнул еще раз, что главная задача литературы состоит в четкой постановке социальных проблем, в резкой критике крепостнического общества.
Так до конца своей жизни Белинский ведет борьбу за Гоголя с теорией «чистого искусства», с субъективизмом эстетических оценок. «Отнимать у искусства право служить общественным интересам, — писал он в предсмертной статье, — значит не возвышать, а унижать его, потому что это значит — лишать его самой живой силы, т. е. мысли, делать его предметом какого-то сибаритского наслаждения, игрушкой праздных ленивцев».[56]
Последние годы жизни Гоголя были отмечены нарастанием губительного внутреннего кризиса. Писатель-реалист уступает место проповеднику религиозно-мистических идей. Эта перемена была вызвана не только болезненным состоянием Гоголя, но и тем, что он постепенно подпал под влияние реакционно настроенных друзей (Жуковский, Погодин, Шевырев и др.). Немалую роль в духовной драме Гоголя сыграло и его многолетнее пребывание за границей, которое мешало ему знакомиться с новыми историческими процессами, происходящими в России.
Непонимание сложных исторических процессов развития России и Западной Европы толкнуло Гоголя к мистицизму. Внутренний кризис привел Гоголя к отказу от реализма и сатиры, к трагическому осуждению собственного творчества.
В начале 1847 года Гоголь выпустил «Выбранные места из переписки с друзьями». В этой книге Гоголь пытался, в условиях обострившейся литературно-политической борьбы 40-х годов, занять независимое место среди «славянистов и европеистов», как называл он общественные лагери той поры. В конечном счете он пришел к измене тем передовым идеям, которыми проникнуты были его же художественные произведения.
В своей книге он доказывал, что православная церковь и русское духовенство — одно из спасительных начал не только для России, но и для Европы. Даже о русском самодержавии он стал говорить, что оно имеет народный характер. По его словам, и русское дворянство «представляет явление необыкновенное». Он стал оправдывать закрепощение крестьян.
Книга взволновала все общество. Белинский выступил с решительным осуждением новой политической и литературной программы Гоголя. Критик отозвался на книгу Гоголя статьей, сильно изуродованной цензурою. Тем не менее и в этой подцензурной статье он со всею страстностью революционера восстал против мракобесных идей книги.
Еще в 1842 году, в пору наибольшего увлечения «Мертвыми душами», Белинский с тревогой отмечал появление реакционных мотивов в некоторых произведениях Гоголя, и особенно во второй редакции «Портрета» и в «Риме». Уже в конце 1846 года Белинскому стало ясно, что Гоголь стал на путь отречения от своих художественных произведений, самоуничижения, проповеди христианского смирения и реакционных идеалов. 1 января 1847 года вышли в свет «Выбранные места из переписки» Гоголя, и за день до этого появилась в «Современнике» рецензия Белинского на второе издание «Мертвых душ». Она намечала все основные мотивы будущей критической статьи Белинского о «Выбранных местах» и имела своей целью дать оценку не только предисловию ко второму изданию «Мертвых душ», но и предупредить выход «Выбранных мест» резкой критикой реакционной концепции писателя. Содержание новой книги Гоголя стало известно Белинскому еще в ноябре 1846 года. Плетнев 1 ноября 1846 года сообщил Шевыреву, что Никитенко читает «Выбранные места» «в рукописи, присланной на цензирование» своей «ватаге», то есть Белинскому, Панаеву, Некрасову и др. А 21 ноября того же года он возмущенно писал тому же лицу уже о «шумных толках» круга Белинского по поводу новой книги Гоголя. Он отправляет Шевыреву выписки тех мест «Переписки», по которым «враги его (то есть Белинский), не веря искренности христианских его чувствований, заключают, что он погиб для литературы».[57] Показательно, что изложение Плетнева точно соответствует формуле Белинского, данной и в рецензии на второе издание «Мертных душ». Белинский, таким образом, начинает борьбу с реакционной книгой Гоголя еще до выхода ее в свет.
Новая книга Гоголя наносила прежде всего удар по освободительному движению. В течение десятилетия творчество Гоголя приобрело огромное общественное значение. И вдруг, в период все обостряющейся борьбы, Гоголь отрекся от своего художественного творчества. Наряду с проповедью охранительных идей Гоголь развивает глубоко идеалистическую теорию творчества и призывает поэта преклонить колени перед богом и просить у него творческих вдохновений.
Не имея возможности раскрыть все реакционные стороны «Выбранных мест…» в подцензурной статье, Белинский процитировал наиболее реакционные положения из них и закончил словами глубочайшей веры в великое будущее русского народа. Белинский показывает, что «любовь к свету», к просвещению составляет одно из лучших, благороднейших свойств русского народа.
Гоголь был до крайности огорчен статьей Белинского о «Выбранных местах из переписки с друзьями». Об этом он и сообщил в письме к Прокоповичу и самому Белинскому. Н. Н. Тютчев переслал это письмо, полученное от Прокоповича, критику в Зальцбрунн. П. В. Анненков вспоминал, что Белинский, ознакомившись с письмом Гоголя, вспыхнул: «А, он не понимает, за что люди на него сердятся, — надо растолковать ему это — я буду ему отвечать».
Письмо было закончено 15 июля по новому стилю 1847 года и отправлено Гоголю в бельгийский город Остенде. В своем знаменитом «Письме к Гоголю» Белинский поставил перед собою задачу развенчания реакционных идеек Гоголя, полного и беспощадного разоблачения антинародной сущности его реакционной утопической книги. Выражая настроения крестьянства, Белинский выдвигает программу ближайших политических и экономических преобразований, необходимых для дальнейшего исторического развития России. В «Письме к Гоголю» поставлена первоочередная задача освобождения крепостного крестьянства, ликвидации бюрократического и полицейского гнета, укрепления законности. Все эти задачи являлись наиболее полным выражением целей буржуазно-демократической революции на данном этапе
