Гром достал из папки на переднем сиденье листочек размером с игральную карту и передал его мне:
— Это список всех пассажиров, все, что мы смогли сделать за полдня. Не густо — но, как говорится, чем богаты…
Я спрятала листок в сумочку, продолжая слушать командира.
— На границе наши ребята перерыли весь вагон, но ничего не обнаружили. Хотя с ними были психологи и экстрасенсы.
«Что-то новенькое», — подумала я, поскольку еще полгода назад слово «экстрасенс» вызывало у Грома презрительную гримасу.
— Я совсем не уверен в успехе, — добавил Гром, — но надеюсь на твое чутье…
Я тоже на него надеялась, так как не раз выполняла задания именно благодаря ему, вопреки всем доводам разума.
Гром уточнил еще кое-какие детали задания и возможные средства связи, когда послышался звук приближающегося состава. Он положил мне на плечо руку «на счастье» и уже по-отечески проворчал:
— И без глупостей.
А чтобы смягчить впечатление, добавил уже с улыбкой:
— И, пожалуйста, не пускай под откос состав, неудобно получится…
А на дорожку сообщил о том, что я могу не беспокоиться о своей «крыше», поскольку на столе у моей начальницы уже лежит письмо от Генерального прокурора (ни больше ни меньше) о необходимости моего присутствия в течение десяти дней в столице нашей родины, начиная с сегодняшнего дня.
Мой новый вагон не шел ни в какое сравнение с тем, в котором я провела предыдущую ночь, и это немного ободрило меня.
Чистые двухместные купе, к вашим услугам газеты и журналы, приветливые проводницы, чай-кофе по первому требованию — все это добавляло пассажирам положительных эмоций.
По дорожным понятиям, было еще даже не раннее утро, поэтому мой сосед по купе дрых на своей полке, и я не стала его будить.
Решив воспользоваться редкой в поезде возможностью остаться в одиночестве, я присела на откидной стульчик рядом со своим купе.
Достав из сумочки список пассажиров, я несколько раз внимательно прошлась по нему, пытаясь «навскидку» определить имена потенциальных «клиентов». Это было не так-то просто, поскольку теоретически каждый из них мог быть моим подопечным, если не подходить к подбору претендентов с излишней строгостью. А с другой стороны, все они были моими согражданами, людьми обыкновенными, и никто из них не был отмечен каиновой печатью. Единственное, что отличало их от большинства российских трудящихся, — это довольно высокий уровень благосостояния, иначе бы они не оказались в этом дорогом вагоне.
Мне даже удалось составить нечто вроде словесного портрета среднестатистического пассажира вагона СВ. Это мужчина тридцати пяти—сорока лет с образованием не ниже среднего специального, состоящий на службе либо негосударственной, либо сугубо государственной, то есть представитель власти того или иного уровня, или, как теперь говорят, представитель администрации.
Во всем вагоне мне не попалось ни одного врача или учителя, зато в избытке присутствовали коммерсанты всех мастей — от крупных предпринимателей и представителей солидных фирм до челноков.
Женщин ехало всего четыре, включая меня, причем две из них путешествовали с мужьями.
Детей в вагоне не было, стариков и старушек тоже, молодежь была представлена двумя, двадцати с небольшим лет, молодыми людьми, которые занимали отдельное купе. Неизвестно, что они делали в пути, но меня они не очень интересовали, поскольку ехали только до Новосибирска, следовательно, не могли быть связаны с японскими спецслужбами.
Один человек ехал в Самару, двое — в Красноярск. Оставались двенадцать потенциальных «клиентов». У Грома не было точных данных о том, что потенциальный преступник едет в одиночестве. Он вполне допускал, что их может быть и двое, и трое. Если бы я выбирала посыльного для такого деликатного поручения, то не рисковала бы понапрасну и нашла бы надежного одиночку, не обремененного семьей.
Однако, чтобы задурить нам мозги, эти люди могли предпринять и парадоксальный ход — послать милую семейную парочку, и в этом тоже просматривалась бы определенная логика.
Чем больше я размышляла на эту тему, тем меньше шансов у меня было «почувствовать» своего противника. Чутье и логика исключают друг друга, и надо либо довериться чутью, либо использовать дедуктивный метод, уподобившись великому Шерлоку Холмсу. Хотя в большинстве случаев преступления раскрываются благодаря логике, интуиции, вещественным доказательствам, нелепым совпадениям и внезапным озарениям. Поэтому я бросила это бессмысленное занятие, тем более что один за другим пассажиры моего вагона начинали просыпаться и проходить мимо меня с той или иной степенью равнодушия или заинтересованности моей персоной.
И я отправилась будить своего соседа.
После пары часов общения я знала о своем соседе не меньше, чем о Громе, а может быть, и больше, благодаря тому что он являл собой полную противоположность моему командиру.
Это был длинный небритый мужчина около сорока с шевелюрой неухоженных, густых волос. Довольно симпатичный, с чьей-то точки зрения, но явно не в моем вкусе. Его мягкая интеллигентность граничила с женственностью, а манеры в чем-то грешили чрезмерной безукоризненностью.
Он назвал мне свою профессию буквально через пять минут после нашего знакомства — театральный художник, звали его Андрон. Я сразу поняла, что никакой он не Андрон, а Андрей Шестопалов, потому что больше доверяла сведениям Грома, чем словам случайного попутчика из мира искусств. Мне казалось, что в последнее время прошла мода на славянские посконные имена, но Андрон, видимо, об этом еще не догадывался.
Он возвращался домой из Харькова, где заработал неплохие деньги на оформлении оперного спектакля, не такие большие, чтобы ехать домой в СВ, но достаточные, чтобы почувствовать себя состоятельным на несколько дней.
Андрон не был счастлив в семейной жизни или прикидывался таковым, на всякий случай. Опыт подсказывал мне, что мужчины наедине с эффектной девушкой в двухместном купе часто настроены более критично по отношению к своей «второй половине», а иногда и вовсе забывают о ее существовании.
И когда я ему об этом прозрачно намекнула, он залез на вторую полку с обиженным видом непонятого гения и отвернулся к стенке. Меня это очень даже устраивало, потому что мне давно надоела его утомительная болтовня, и я наслаждалась наступившей тишиной, придумывая себе имидж. А это было дело серьезное и традиционное для секретного агента.
От того, в каком качестве я собиралась предстать перед своими спутниками, во многом зависел успех или неуспех всего моего «предприятия», и тут нельзя было ошибиться. В моем «репертуаре» накопилось с десяток проверенных образов, я мысленно перебирала их один за другим.
При необходимости максимальных контактов лучше других подходил образ «прожигательницы жизни» или «искательницы приключений», но имел один существенный недостаток: на определенном этапе требовалось остужать не в меру распалившихся мужичков, применяя — в зависимости от ситуации — ту или иную меру воздействия, иногда довольно жесткую.
Менее рискованной в этом смысле была роль «невинной простушки» той или иной степени наивности, граничащей с идиотизмом. На нее тоже охотно клевали представители сильной, но наивной половины человечества. И явным преимуществом было то, что при этом полудебильном создании мужчины могли говорить все что угодно, твердо уверенные в том, что оно все равно ничего не поймет.
«Роковая женщина» — сильный образ, но на любителя. Перевоплотившись, нужно действовать всякий раз с максимальной осторожностью и иметь для этого партнера под стать этому «крутому» имиджу. Иного роковые черты могут испугать до заикания, и тогда, считай, все пропало.
«Деловая женщина» очень к месту в тех случаях, когда требуется оставаться сторонним наблюдателем. Вот тогда пригодятся и дымчатые очки, и гордая неприступность, и органайзер в руках.
