разделить личную драму. Ничего еще не понимающий Ильичев топтался позади меня, удивленно озираясь по сторонам.
– Сядь, Вова, – хрипловато произнес Куропаткин.
Ильичев послушно присел рядом с ним на крыльцо. Куропаткин молча достал из-за спины стоявшую на крыльце бутылку и разлил ее содержимое по пластиковым стаканам, протянув один из них Ильичеву. Он молча поднял свой и залпом опрокинул, приглашая Ильичева сделать то же самое. Владимир Николаевич осторожно поднес стакан к губам, запах спирта резанул ему ноздри, он невольно сморщился. Потом, пересилив себя, все-таки влил в себя водку, и Куропаткин так же молча поднес ему миску с солеными огурцами.
– Как это случилось? – тихо спросила я.
Признаться, мне и самой было отчаянно жалко отличных собак чуть ли не до слез.
Куропаткин ничего не ответил, только налил себе в стакан еще водки и вопросительно посмотрел на Ильичева. Тот тут же замотал головой, и Николай Иванович вылил себе все остатки и так же молча выпил следующую порцию.
– Николай Иванович, – все-таки настойчиво сказала я. – Поверьте, я разделяю ваши чувства и сама расстроена. Но как бы ни было печально случившееся событие, мы должны выяснить его причины. Что случилось? От чего умерли собаки?
– Отравление, – хрипло проговорил Куропаткин, не глядя на меня.
– Чем они могли отравиться? Что ели сегодня? – продолжала допытываться я.
Куропаткин повернулся ко мне. Взгляд его был жестким и суровым.
– Вы что, всерьез думаете, что они могли отравиться своей пищей? Что это случайность?
– А вы уверены, что нет? Тогда объясните, – попросила я.
Куропаткин вздохнул и произнес короткими фразами:
– Псы умнейшие. Обученные. Специальный тренер есть, свой человек. Из чужих рук есть не станут. Только из моих и из его.
– А где он сейчас, этот тренер?
– Только после обеда должен был приехать, – ответил Куропаткин.
– Значит, собак сегодня кормили вы?
Николай Иванович лишь кивнул.
– А где хранится корм?
– В сарае, – он кивнул в сторону кирпичного строения, добротного и аккуратного, которое язык не поворачивался назвать незатейливым и простоватым словом «сарай».
– Значит, возможны только два варианта, – задумчиво проговорила я. – Первый: кто-то проник к вам на территорию двора и отравил корм. Второй – его отравил сам тренер.
Куропаткин нахмурился.
– Исключено, – наконец произнес он. – Насчет тренера.
– Уверены? – сощурилась я.
– Абсолютно. Они для него как дети.
Я не стала разубеждать Николая Ивановича, хотя знала, что хруст купюр порой заставляет людей предавать даже собственных детей. Не говоря уже о собаках.
– Вы сами-то что об этом думаете? – поинтересовалась я у удрученного хозяина дома.
Куропаткин снова немного помолчал, потом заговорил:
– Возможно, я их недооценил. А они, гады, и впрямь всерьез нацелились. Я все думал: я один, у меня никого нет – ни детей, ни жены, ни родственников. А уж за себя-то я постоять сумею. Так что мне они ничего существенного сделать не могут. А они нашли, суки, по чему ударить, нашли-и-и!
Николай Иванович сплюнул и длинно выругался со злобой и тоской в голосе. Я видела, что теперь, после того как трагедия произошла с ним лично, Куропаткин призадумался уже серьезнее. Он уже не отмахивался от версий о жестких намерениях конкурентов завладеть концерном.
– Что вы предлагаете делать дальше? – прокашлявшись, произнес Ильичев не совсем твердым голосом: видимо, он совершенно не был привычен к алкоголю, тем более к порциям размером в стакан.
– Перечирикать бы надо, – сказал Куропаткин. – Всем вместе. Давайте-ка соберемся и обсудим все.
– Сегодня? – спросил Ильичев.
– Нет, Вова. Сегодня нет. Завтра давай. Позвони этому… Забей стрелку.
По слову «этому», произнесенному с неким презрением, я поняла, что Куропаткин имеет в виду Алексея Бабурина.
– А Елене Константиновне? – уточнил Ильичев.
– Да на кой хрен она… – начал Куропаткин с досадой, но не договорил и махнул рукой: – Ладно, хочет – пусть подъезжает. Хотя толку-то от нее…
– Хорошо, я позвоню им обоим, – заверил его Владимир Николаевич.
Я еще при первой встрече с Куропаткиным подметила одну особенность: Ильичев, владелец контрольного пакета акций концерна «Эвита», то есть, по сути, его хозяин, разговаривал с Николаем Ивановичем так, словно тот был старше по положению. Что это – уважение к его жизненному опыту? Или зависимость? Но в чем Ильичев от него зависим? А может быть, это просто банальный страх перед бывшим зэком? Скорее последнее, и природная боязливость Ильичева тут как раз оправданна.
Однако я не стала расспрашивать своего клиента на эту тему. Видя, что Куропаткин поделился своим горем и планами на ближайшее будущее и теперь явно хочет остаться один, я попрощалась с ним и вместе с Владимиром Николаевичем пошла к его машине. Ехали мы молча, удрученные увиденным у Куропаткина зрелищем. К тому же моего клиента явно подташнивало и укачивало – сказывался хлопнутый на голодный желудок стакан водки. И когда я хотела затормозить возле одного из кафе, он протестующее замахал руками. Скрепя зубы, я направила «Тойоту» к Монастырскому проезду…
Дома Ильичев, лицо которого под конец поездки приобрело зеленоватый цвет, моментально скрылся в туалете, совмещенном с ванной, куда стремительно пронесся прямо в ботинках. Некоторое время оттуда доносились характерные звуки, которые не мог скрыть даже шум льющейся воды.
Я тактично воткнула в уши наушники от mp3-плеера и уселась в кресло. Ильичев появился минут через двадцать, уже приняв душ и благоухая каким-то одеколоном. Лицо его еще было бледноватым, но в целом выглядел он гораздо лучше. Смущенно улыбнувшись, он развел руками и произнес:
– Пить надо меньше, надо меньше пить…
– Сочувствую вам, – произнесла я. – Пообедать не хотите?
Ильичев передернулся, словно я предложила ему поучаствовать в каком-нибудь непотребстве.
– Ясно, – вздохнула я. – А что вообще намерены делать?
– Я бы с вашего позволения прилег ненадолго, – виновато проговорил мой клиент. – Думаю, после этого я буду как огурчик.
– Что ж, а я тогда, пожалуй, смотаюсь в магазин, – сказала я. – А домработнице вы в состоянии позвонить? Мне не хотелось бы терпеть вынужденную голодовку.
– Позвоню, – мотнул головой Ильичев.
Видимо, это движение сыграло негативную роль, поскольку он тут же обхватил руками голову и, устремляясь в сторону спальни, проговорил на ходу слабым голосом:
– Позвоню сразу, как только приду в себя.
Заперев двери, я вышла за ворота на улицу и решила пройтись пешком в поисках ближайшего магазина. Идти пришлось недолго: уже метров через двести я увидела двери супермаркета. Не став заморачиваться, купила курицу-гриль, лаваш, салат из корейской моркови в пластиковом контейнере и сразу же поспешила обратно. Дома у Ильичева все было спокойно: ворота заперты, а сам хозяин благополучно почивал в своей комнате, о чем свидетельствовал доносившийся из нее храп.
«Если он и в трезвом виде отличается подобной манерой сна, мне лучше перебраться куда-нибудь подальше от его комнаты», – подумала я, проходя в кухню и разворачивая пакет с промасленной бумагой.
С аппетитом поглощая курицу, я задумалась над создавшейся ситуацией. У меня не было сомнений в том, что между произошедшими в недавнем прошлом событиями есть связь. Наверняка все это направлено против концерна «Эвита» – Ильичев же говорил, что конкуренты выражались более чем конкретно. Но вот
