соседнего с тем, из которого он так триумфально вывалился несколько минут назад.
На лавочке было уютно. Мужик прилег и, проникшись торжественностью момента, завел вполголоса песню:
— И вновь пррродолжается б-бой… и ссе…. и серрбу… тревожно в груди… и Боря такой м-молодой… и полный пи… п-пистон впереди!
В окно высунулась чья-то голова и пообещала певцу все жизненные блага в совершенно неправдоподобном объеме, если новоявленный Карузо немедленно не заткнется.
Мужик сконфуженно замолчал, ворча, что ему зажимают гражданские свободы и перекрывают кислород гласности.
Подмораживало. Лавка больше не могла служить надежным пристанищем, а жизненных сил у несчастного отнюдь не прибавилось: вероятно, все они уходили на зимнее отопление организма.
— Безобразие… — пробормотал бедолага, — я трребую…
Сущность его требования осталась неизвестна, потому что он увидел, как в ясном морозном воздухе сизым облачком проплывает струйка дыма. Или пара. Но это все равно — тепло. Мужик встрепенулся и проследил, откуда исходят эти благодетельные калории…
Из подъезда дома, у которого он лежал, валил густой пар. Вероятно, в подвале подтекали трубы с горячей водой, а никому до этого не было дела. И еще — если пар валит с таким напором, значит, подвал открыт. И туда можно залезть. Прижаться к теплой трубе и наконец заснуть.
Все это с поразительной быстротой прохромало в мозгу пьянчужки, и он с натужным звуком, отчасти напоминающим тот, с каким волжские бурлаки тянули против течения груженные строевым лесом баржи, вскочил на непослушные ноги и поковылял к спасительному подъезду.
Массивная железная дверь, ведущая в подвал, была распахнута настежь. Пар валил так, словно в подвале ночевал Змей Горыныч.
Впрочем, даже если бы оно так и было, это не заставило бы подгулявшего россиянина отказаться от мысли прильнуть к теплой, как сонная жена, трубе центрального отопления и провалиться в дрему.
— А… н-нас на мякине не проведешь… — пробормотал он, оступаясь и падая вниз головой во влажное тепло. — М-м-м… а откуда, н-нтересно… узнали…. шыто моя ф-фамилия М-мякин?..
Он прополз несколько метров и ткнулся головой в обмотанную мягкой изоляцией трубу. Куски изоляционного покрытия, судя по всему, толстым слоем покрывали тот участок подвала, где находился гражданин Мякин.
Он пошарил в пару рукой и нащупал что-то теплое. И только через несколько секунд понял, что это такое.
Это было человеческое лицо… глаза, нос, губы… н-ну конечно, еще один бедолага заполз в подвал и заснул.
Мякин обрадовался.
— Эй, братан, — позвал он. — Б-братан!
Тот не отозвался. Вероятно, уже крепко спал. Впрочем, это нисколько не смутило пьянчужку.
— Значит, тоже не дошел… жена не пускает или завтра все равно на работу не идти… в-вы… выходной у тебя… а? А я вот ва-ваще не помню… ну не помню, где живу, и все т-тут… только квартиру помню. Двадцать один… у меня номер. О-о… очко.
Ему показалось, что тот вздохнул.
— А… проснулся? — обрадовался Мякин и прильнул щекой к здоровенному куску свекловаты, пропитанному теплой водой. — Значит… слушай. Идет старушка, а навстречу ей н-наркоман. Она ему и г- говорит: «Сынок… а, сынок… как найти площадь Ильича?» Ну не может бабуся найти. Зап… заплуталась… как я. Он посмотрел на нее и отвечает: «П-площадь Ильича? Ну, бабка… чтобы найти площадь Ильича, надо длину Ильича умножить на ширину Ильича».
И он довольно захохотал. Однако сосед его на смешной — по мнению самого рассказчика — анекдот отреагировал все тем же оскорбительным молчанием.
Мякин фыркнул.
— Эй, ты… молчун, м-мать твою!
Нет ответа.
И тогда гражданин Мякин нащупал короткие, ежиком, волосы своего соседа по импровизированной жилплощади. И потянул на себя. Пообщаться на сон грядущий.
Сосед подался неожиданно легко. И как раз в этот момент паровой «Змей Горыныч» ослабил напор… или сосед был слишком близко, так, что паровая завеса оказалась проницаема даже для ослабленных щедрым алкоголем глаз Мякина… в которых к тому же двоилось.
Но только — нос к носу — перед ним очутилось молодое лицо, заросшее трехдневной щетиной. Закрытые глаза, полуоткрытый рот, шея… шея.
Шеи как таковой не было. Гражданин Мякин держал в руках отрезанную человеческую голову. И в углу мертвого рта ржавой кляксой застыла накипевшая кровь.
…Наутро я не позволила себе остро переживать перипетии недавнего прошлого, быть на грани нервного срыва. Я — агент по прозвищу Багира.
И поэтому на работу я явилась блистательной, не побоюсь этого слова. Пожалуй, я произвела еще большее впечатление, чем накануне — если не на Салихова, который, как уже упоминалось, привык постоянно лицезреть в опасной близости от себя красивых и очень красивых женщин, так на сотрудников «Ратмира», в особенности охрану — это уж точно.
Нет надобности говорить, что от вчерашнего смятения не осталось и следа: я была холодна, ослепительно хороша и была готова к любым неожиданностям.
Салихов казался внешне спокоен, улыбался всякий раз, когда я обращалась к нему, и было очевидно, что мое общество если и не доставляет ему большого удовольствия — слишком категорично! — то, во всяком случае, ему приятно видеть меня. Особенно в качестве своего секретаря-референта.
Но столь же очевидным было и то, что в нем зрело смутное беспокойство. По крайней мере, если бы он был совершенно в своей тарелке, то улыбался бы не так широко и не гонял бы ежеминутно многострадальную Альфию за кофе.
Да и вообще…
Похоже, он ждал важного звонка. Возможно, касавшегося рабочих проблем. Возможно, смерти Шкапенко и шофера лимузина.
А быть может, совсем по другому поводу.
Несколько раз при мне он говорил по телефону. Несколько раз — в мое отсутствие. Обрывок одного из таких приватных разговоров донесся до меня из его кабинета, когда я в полном соответствии со своими новыми обязанностями обзванивала дочерние фирмы по вопросу каких-то поставок партии горюче- смазочных веществ, а также приобретения новой мебели в магазин-салон «Ратмира» на Первомайской.
Из кабинета долгое время доносились обрывки лаконичных фраз. Потом долгое молчание, и вдруг — грохот падающей мебели, звон разбитой чашки и бешеный рев Салихова:
— Нет, я сказал! Ты что, не понимаешь русского языка, урод?! Нет, я сказал!
…Кажется, что-то существенное, подумала я. Потому как такого голоса у шефа мне еще слышать не приходилось. Да и не думала я, что он способен на такие эмоции. Впрочем, выяснить совершенно точно, о чем говорил Ринат Ильдарович в своем кабинете, можно было, прослушав запись на принимающем устройстве… а принимало это устройство сигнал с двух «жучков», установленных в директорском кабинете.
Но пока прослушивание откладывалось: нужно было ехать к Калитину.
Вице-мэр Тарасова принял главу ЗАО «Ратмир» в роскошном кабинете, больше похожем на зал для торжественных приемов, чем на рабочее помещение. Впрочем, вероятно, именно для этого все это казенное великолепие и предназначалось. Помимо Калитина, здесь присутствовали также несколько представительных мужчин, мне совершенно незнакомых, а также две миловидные девушки — наверно, исполнявшие при Антоне Павловиче те же обязанности, что и оставленная в офисе «Ратмира» Альфия.
Я внимательно осмотрела присутствующих: Грома среди них не было.
