плафончиком. Когда мы вошли туда, один из бандитов стоял нагнувшись над раковиной — смачивал раны на изуродованной физиономии, двое других шарили по шкафам и холодильникам, занимаясь сервировкой стола, — выставляли на него все, что, по их представлениям, подходило под понятие съестного. На столе, уже запотевшие, поблескивали три бутылки водки с зелеными наклейками, литровая бутыль белого мартини была пренебрежительно оставлена на полу возле холодильника. По всему видно — хозяйничали здесь люди простые и грубые.
— Где Егерь? — спросил Цибиз, по-хозяйски усаживаясь на трехногую табуреточку.
— Во дворе, за улицей смотрит.
Удовлетворенно хмыкнув, Цибиз скрутил пробку с одной из бутылок, задержался, оглядывая стол.
— Из чего пить будем?
— Да, черт, стаканов-то нет, — ответил один, показывая издалека стопку, вспыхивавшую по граням разноцветными искрами, — все баночки какие-то сраные!
И ахнул ее, разлетевшуюся на тысячи хрустальных брызг, об пол.
— Хватит буянить, все! — пробубнил губами-оладьями тот, у мойки. По одежде, похоже, тот самый, что отдал мне нож.
Ох, если б не нож!
— Ладно, льем во что-нибудь, — Цибиз встряхнул бутылку, — а то Татьяна вздыхает что-то!
Во что-нибудь налили, выпили молча. Вкуса я не почувствовала, проглотила, как воду. Вообще-то я водку не люблю. Но вместо таблетки…
В руки мне сунули баночку с икрой и ложку. Позаботились.
— Закусывай, Ведьма, а то окосеешь!
— Как там Маленький? — интересуюсь, набивая рот всем подряд.
— Спросим мы с него, — обещает Цибиз, глянув подобревшими глазами, — за все спросим, и за Маленького тоже!
— Его уже везут! — радостно сообщает мне тот, что стопку разбил. — Он сейчас уже черт знает где!
И засмеялся, придерживая пальцами щеку под напрочь заплывшим глазом.
Похихикали все, даже Цибиз изволил улыбнуться. Одна я, ничего не понявшая, сохранила невозмутимость.
— Тихо!
Через холл из прихожей донесся шум распахнувшейся двери, вскрик, звук оплеухи.
— Вот тебе и везут!
Бандиты разом вскочили, табуретки с грохотом покатились по полу.
— Да я ж с него одежду содрал и ханки вколол — коня свалит!
— Тихо, сказал!
Цибиз с пистолетом в руке, мягко ступая, прошел к двери.
— Идем, кентуха, идем! — донеслось из холла.
— Егерь это!
— Егерь, ты чего?
— Непонятки, Цибиз! — Голос задыхающийся, словно у человека, занятого тяжелым трудом. Звук, будто пнули кого-то.
— Что там еще?
Цибиз поднял табуретку, сел на свое место — напротив меня. Мне не хотелось оборачиваться, ну не хотелось, и все тут!
— Какой-то фраер возле дома вертелся. Волына при нем.
— Давай его сюда.
Судя по звукам, в кухню кого-то втолкнули. Звучный шлепок — еще одна оплеуха.
На стол рядом с моим локтем со стуком положили пистолет. Старенький, грязненький, потертый, пластмассовая накладка на рукоятке с трещиной.
— Где «макара» взял, а?
Вопрос не в бровь, а в глаз.
— И на кого ж ты его поставить собрался?
Вот теперь — по сути, «в цвет», как говорится. И все-то у них непросто, все с вывертом!
— Мой это!
Что-что? Голос — родной почти! Оборачиваюсь и чуть не падаю с табуретки — такой меня смех разобрал, до визга! Наверно, нервное! Слышу, как кто-то сказал ошарашенно:
— О! Теперь Ведьма умом двинулась!
— Абориген! Еще один убийца на мою голову!
— Так ты на нее!..
Подхватились бандиты, налетели, сгребли за грудки, боднули в нос рассеченным лбом так, что закровянился он сразу.
— Ты, тухляк, за нее тебе не просто шнифты выставят! Я обещаю! Яйцами своими закусишь — это самое малое, понял?
Цибиз спросил меня взглядом и, без слов во всем разобравшись, махнул рукой:
— Гони его на хер!
— Ствол отдайте! — буркнул абориген, вытирая под носом.
Вот наглец!
— Вали отсюда, козел вонючий, — ответили ему блатной скороговоркой, — делай ноги, пока можно, и больше не оглядывайся!
Егерю налили, и он опять ушел, а Сергей, достав из угла, выставил на стол сумку. Небольшую, черную, на «молниях».
— Это багаж Джентльмена твоего, Танюха, — проговорил он размеренно, почти торжественно. — Ты уж извини, поговорить тебе с ним теперь не удастся.
Ох, наговорилась я с ним. Вспомнила розовые корешки выбитых зубов. На всю оставшуюся жизнь наговорилась!
— Мы заглянули, — Цибиз шлепнул по сумке, — и решили — нам эти вещички без надобности. Это тебе. Делай с ними что захочешь.
Он двинул сумку ко мне. Она оказалась довольно тяжелой. Я поставила ее под стол, чем вызвала восхищение бандитов.
— Во дает Ведьма! Правильно, чего там, на пол ее, под ноги! Полна сумка рыжья — дерьма-то!
— Ты посмотрела бы хоть, — попросил Цибиз, — а ну как не понравится.
Пришлось открыть и запустить руку.
Вы видели фильмы, в которых из окованных медью сундуков дрожащими от алчного возбуждения руками загребают гроздья перепутанных, свисающих между пальцами бус и ожерелий, и перстни вперемешку с камешками катятся при этом со звоном по каменным полам? Тут было то же самое. Только руки не дрожали.
Правильно сказано — полна сумка рыжья. И не только его.
— Где же он столько шопнул, курьер-то наш?
— Татьяна знает где, — ответил Цибиз. — Правда?
Правда, Сергей, правда. Грязные дела здесь творились сегодняшней ночью до нашего приезда.
— Он забрал это, — отвечаю, — у Станислава Шубарова, перед тем как его повесить, там, наверху, на дверце от шкафа. А Станислав шопнул драгоценности у Эллы Владимировны Шубаровой перед поездкой с ней в Грецию.
— Мать обокрал! — осудили бандиты и молча допили водку.
Ехать с ними я отказалась, решила дожидаться Варвару. Побоялась оставить Станислава одного в доме. Он лежал на кровати в состоянии ужасной депрессии, и мне стоило больших усилий расшевелить его и стащить вниз — заставить помыться и сменить белье, потому что после веревки смердело от него, как из засорившегося унитаза.
