— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что всякий раз, когда происходили подобные события, на горизонте оказывались господа Ковалев, Немякшин и их собутыльник — господин Крылов, отсыпающийся сейчас в домике.
— А-а… вот ты о чем, — сдавленно проговорил Дубнов и, схватив меня за руку, буквально поволок за собой через несколько комнат длинным коридором, утопающим в пушистом, совершенно скрадывающим шаги ковре.
Он втащил меня в маленькую комнатку, смежную с довольно просторным, ныне пустующим залом. Вероятно, этот зал предназначался под стрип-шоу, а комнатка, одна из нескольких подобных, — для оказания интимных услуг VIP-клиентам.
…Но сейчас в этой комнатке у стены лежали два полураздетых тела. Мужских.
Нет, это было вовсе не игрище педерастов. Хуже. Гораздо хуже.
Над парнями стоял внушительных размеров здоровяк, рыжеволосый, с приплюснутым носом, прижатыми к голове ушами и пудовыми кулачищами дипломированного боксера. В его руках была бейсбольная бита.
Я узнала этого человека: именно про него рассказывал мне в поезде Олег Денисов и потом говорил, что я могу видеть его в Сочи. В санатории «Полярный круг».
Зверек. Данила Зверьков. «Бык».
Один из лежащих на полу людей простонал и повернул голову. И я узнала в нем Костю Ковалева. Хотя узнала — это громко сказано: сквозь кровавую маску, в которую было превращено лицо Кости, сложно было разглядеть уже примелькавшиеся, казалось бы, его черты.
А второй был Паша Немякшин.
— Значит, про Ковалева с Немякшиным вспомнила, бля? — рявкнул Дубнов. — Вот они, хлопчики! Мы их тут порасспросили кое о чем с пристрастием. Кое-что интересное узнали. Например, то, как они подложили немного пластида в скутер Бизона и как этот, Ковалев… швырял гранату в окно Эдуарда Сергеевича. Бросок-то у парня хороший, в юношеской сборной России по водному поло был, оказывается. А ответственные поручения им давал не кто иной, как Боря Крапивин. Правая рука Кальмара и по совместительству двоюродный брат вот его… Ковалева.
Я приоткрыла рот.
— Че-нибудь еще сказали? — повернулся к Зверьку Дубнов. — Ничего… нет?
— Да я… типа… в общем, они, по ходу, говорить уже так… не очень.
— Понятно. Бар-р-ран! Сказал же тебе — аккуратнее. А ты вон что — бейсбольную биту взял… ас-сел! Да… тебе в бейсбол надо играть, придурку. Это, как говорится, от слова «бей» да еще от слова «боль». Н- да… болван. Один такой тоже любил поиграться с бейсбольной битой… теперь валяется в морге в Туапсе.
— Кто? — тупо спросил Зверек.
— Да Белый.
— Белый?
— Денисов Олег. Его ж кончили в поезде, когда он в Сочи ехал. Вот с этими уродами вместе.
Я перевела взгляд со Зверька на Дубнова, и вдруг перед моими глазами всплыла похожая картина почти трехмесячной давности: я вхожу в приоткрытую дверь квартиры, в которую незадолго за этим вошли Дубнов и Денисов — «навестить друга», как они сказали, — вижу кровоподтеки на полу прихожей, словно кого-то ударили, а потом вытащили тело из прихожей в какое-то другое место.
А потом — потом точно такая же картина, как сейчас. Распростертое на полу, в луже крови искромсанное тело, изуродованное, распухшее лицо. Да… только сейчас два человека вместо одного.
Тогда я не особенно ужаснулась увиденному: в конце концов, в моей жизни приходилось видеть и не такое, да и сентиментальность мне вообще чужда. Если за дело, то можно применять любые методы.
Но сейчас все повернулось по-другому и предстало в совершенно ином свете.
Я повернулась к Дубнову и спросила — то, что, казалось бы, должно интересовать меня меньше всего:
— А кто был тот человек… тогда, в Питере?
Замечательно, что Дубнов понял меня сразу, буквально с полуслова. Ну конечно, Сергей Иваныч в плане сообразительности всегда был не чета подавляющей части своих подчиненных. Лицо Дубнова искривилось мгновенной кривой усмешкой, а потом губы выдавили:
— А… вспомнила. Ассоциативное мышление хорошо работает, да? Ну тогда сама подумай. Кто это мог быть?
Думала я недолго. Совсем чуть-чуть. Вернее, фамилия давно вызрела у меня в мозгу и теперь сорвалась с языка, как переспелое яблоко с ветки:
— Калиниченко… Дима Калиниченко.
— А теперь внимание — правильный ответ, — тоном Владимира Ворошилова в «Что? Где? Когда?» сказал Дубнов. — Совершенно верно, Евгения Максимовна: Дима Калиниченко. Знатоки выигрывают раунд. Только деньги, выигранные вами, пойдут в ваш похоронный фонд.
Я хотела что-то сказать, но Дубнов не дал даже звука издать.
— И мне абсолютно все равно, убивала ли ты Рощина или нет, — продолжал он. — Все равно. Откровенно говоря, я должен быть благодарен тому, кто это сделал. Конечно, я поиграю в огорчение и в злобу, но это так… для проформы. Правда, мне придется объяснить многочисленным друзьям и деловым партнерам Рощина, кто же это, собственно, его так удачно уконтрапупил. Вот я и предъявлю им вас, Евгения Максимовна, и парочку этих орлов. Да и третьего, я думаю, уже откопали. Хотя нет… они-то, наверное, мне нужны не будут.
— И тебе нет дела до того, кто действительно убил Денисова и Рощина?
— До Кальмара-то? — Дубнов неопределенно пожал плечами. — Почему нет? Есть. Только… только всему свое время. Доберемся и до Крапивина, и до Кальмара. Погуляем на ваших поминках, а потом и за дела возьмемся.
— А тебе не приходило в голову, что гулять могут на поминках не совсем того человека?
Сергей Иваныч недобро прищурился на меня:
— Это кого же ты имеешь в виду?
— На твоих. В том замечательном послании была и твоя фамилия. И еще — ты не заметил, что умирают как раз те люди, которые были причастны к тому инциденту в квартире Калиниченко. Димы Калиниченко. Кажется, пострадал не он один… там на полу еще кровь была. И еще — обрывок женского халата.
— Да, придурок Денисов зачем-то прислал в торец его мамаше. Не рассчитал, — спокойно сказал Дубнов. — Тетка кони двинула.
Я невольно содрогнулась от того циничного тона, которым были сказаны эти слова. Но продолжила все тем же холодным «статистическим» тоном:
— А теперь смотри. К убийству матери Калиниченко и его самого… я не знаю, умер ли он после этого или же его убили… я полагаю, что убили… так вот, ко всему этому причастны четверо: ты, Белый, то есть Денисов, и Рощин как руководитель всего проекта. Взрывчатка в скутер тому охраннику была психологическим маневром… да и отделался он, скажем так, порванными и обмоченными трусами, ведь верно? Верно. И теперь смотри — убивают Денисова, убивают Рощина, а теперь — теперь твоя очередь.
Дубнов улыбнулся и произнес:
— Ты все замечательно мне объяснила. Тебе пошло бы работать учительницей в младших классах — замечательно все разжевываешь и преподносишь. Только одного твоя замечательная версия не объясняет.
— Чего же?
— А того, почему ко всей этой истории приплюсовали и тебя. И точно так же, как меня, как Рощина и Денисова, приговорили к смерти.
— А ты… как объясняешь это ты?
— Да есть у меня одна версия. Только я тебе не скажу. Сама рано или поздно поймешь. А когда поймешь — тогда и будем считать, что с тобой мы в расчете и не к чему перечень…
