Он поставил поднос перед ней. Там были чудесные круассанчики с повидлом и аккуратные чашечки. Две. Значит, он собирался пить кофе вместе с ней?
— Почему вы продолжаете торчать надо мной? — повторила Ритка, поднимая глаза. — Вы что, играете в статую Свободы?
— Нет, я просто…
Он собирался сказать, что растерялся, но Ритка остановила его:
— Садитесь. А то у меня от вас наступает головокружение. Терпеть не могу, когда надо мной торчат.
Он послушался ее и сел напротив.
— Кстати, — объявила Ритка, — меня зовут Маргарита. А вас?
— Павел, — немного наклонил он голову.
— Так объясните же мне наконец, Павел, где я нахожусь?
— Разве вам не сказали? — удивился он.
— Господи, Павел! Я же вам сто раз объяснила — не держите меня за дурочку. Меня пригласили по делу на совсем другую улицу. По другому адресу, андэстенд? А потом похитили. Привезли сюда. А вы тут корчите из себя полного придурка и делаете вид, что ничего не знаете… Может быть, я сама пришла сюда?
— Вы пришли ночью, когда меня не было. А когда я пришел, Ма сказала, что вам нужна помощь и вы немножко поживете здесь, пока она не уладит кое-какие ваши дела.
Так. Появилась загадочная Ма.
— И кто такая эта ваша Ма?
— Простите, но она не разрешила вам о себе говорить. Это ее тайна, и давайте не будем совать нос в чужую жизнь.
— Сказано очень свирепо, — хмыкнула Ритка. — Считайте, что я в полном страхе и недоумении. Как ее хоть зовут?
— Вы скоро сами с ней познакомитесь. Уверяю вас, она вам очень понравится.
— На кого она похожа?
— На ангела, — улыбнулся он.
Значит, не та толстуха, которая следила за Риткиной квартирой. Та уж точно на ангела никак не походила. Скорее на монстра. Или если уж на ангела, то на совсем падшего.
— То есть совершенна, — вздохнула Ритка.
— Я бы не сказал. Люди далеки от совершенства…
— Не все, — нахально заявила Ритка. — Я вот от него недалека.
При этих словах она так посмотрела на Павла, что сердце у бедняги стало обретать крылья надежды. Его вынужденная наперсница очень ему нравилась.
Так нравилась, что он готов был умереть ради нее.
То, что говорила Лоретта, заставило меня податься вперед. Такого я просто не могла ожидать!
Ее голос оставался ровным и спокойным, как если бы она рассказывала мне обычную историю, но история оказалась ужасной, странной, и мне было непонятно, как она умудряется сохранять такое невозмутимое спокойствие!
— Вы не верите мне, Таня? — подняла она на меня свои удивительные глаза.
— Почему? — удивилась я. — Верю. Если бы вы это выдумали, вас можно было бы назвать исчадием ада.
— Ну, вы же меня таковой и считаете, — усмехнулась она.
— Мое мнение давайте оставим при мне. Итак, она застала вас с Павлом? И что потом началось? Шантаж?
— Нет, — махнула она рукой. — Шантаж был бы куда более милым с ее стороны. Она рассказала обо всем Рябцеву. Называла меня проституткой и говорила, что ей стыдно иметь такую дочь… Это она-то, о господи! Сама распутная до отвращения… Рябцев воспользовался моим замешательством. Он просто появился передо мной ночью, когда она впустила его. Представляете? Это было отвратительно! Мерзкий старик с блестящими глазами, рассказывающий шестнадцатилетней девчонке о пожирающей его страсти! Он напал на меня, пытаясь изнасиловать. Я кричала. Но дальше было еще хуже. Потому что дверь открылась, и на пороге появились они. Она и Павел. Она простерла руку и сказала: «Я же говорила тебе, что моя дочь — шлюха!»
«Да уж, ничего себе историйка», — усмехнулась я. Лоретта же по-прежнему сохраняла невозмутимость. Как будто она рассказывала мне о посторонней девушке, которую к тому же плохо знала.
Или она опять вела непонятную мне игру?
Я не могла освободиться от недоверия к ней даже тогда, когда она закончила свой рассказ и тихо сказала:
— Вы можете не верить мне, Таня, но я не убивала дядю Арташеса. Это был, как ни странно, единственный человек, который понял меня тогда. Он пришел ко мне в больницу и долго прижимал к себе, гладя по волосам и уговаривая перестать плакать. Таня, я похожа на человека, который мог бы убить старика, единственного на всем свете человека, который меня по-настоящему любил? Я могла убить человека, который сидел там со мной, в больничном садике, и мог только мычать от боли, прижимая к своему плечу мою голову?
Она смотрела на меня, немного вызывающе вздернув подбородок, но в глазах ее блестели слезы.
— А остальных?
Она сухо рассмеялась, мгновенно перевоплотившись в прежнюю Лоретту, и поднялась.
— Насчет остальных, Таня, думайте сами. Могу вам сказать, что их я бы убила. Так что…
Она помахала мне изящной рукой и исчезла так же быстро, как появилась. Подарив мне еще одну ступень к разгадке.
Ритка продолжала в это время разыгрывать из себя царицу Савскую, искренне наслаждаясь моментом.
Правда, ее немного беспокоил тот факт, что сидящий перед ней преступник так обаятелен, что хочется немедленно оказаться в его объятиях и желательно навеки, но даже в нем Ритка находила некоторую прелесть — не все же Татьяне авантюрами разными развлекаться?
Они разговаривали не так уж и долго, но Ритка знала уже о Павле все — кроме какой-то юношеской тайны, о которой он просто не хотел говорить, сразу замыкаясь в себе, как только они касались этого вопроса. Не хотел он также обсуждать местную «Ма», которая тоже казалась Ритке весьма загадочной.
Однако Ритка не теряла надежды выведать до ее появления на сцене все маленькие тайны красавчика Павла. Особенно ее веселил тот факт, что этот разбойник с большой дороги довольно долго учился в семинарии! Это уж совсем романтично, Ритка почти задыхалась от восторга.
В тот момент, когда они уже были окончательно без ума друг от друга, их уик-энд на двоих был неожиданно закончен.
Дверь скрипнула. Ритка, как раз говорившая о том, что ей здесь даже нравится, вот только бы позвонить Тане, чтобы та не волновалась, услышала сухой женский голос:
— Уже позвонили.
Испуганная Ритка повернулась к двери и застыла с открытым ртом.
На пороге стояла женщина, показавшаяся Ритке определенно знакомой. Настолько знакомой, что Ритка начала усиленно шевелить мозгами в попытке вспомнить, где же она могла ее видеть.
— Здравствуйте, — буркнула она, продолжая вытаскивать из своей памяти образ за образом и не находя там ничего более-менее подходящего.
Но то, что она видит это лицо не в первый раз, — о, в этом Ритка готова была поклясться на чем угодно и чем угодно!
Лицо женщины относилось к разряду тех лиц, которые совершенно невозможно забыть, один раз увидев. Оно было настолько характерно-индивидуальным, что Ритке бы никогда не пришло в голову забыть
