форте.
Придворов побледнел и отвел глаза.
— Что именно?
— Что вы там делали? — Вирхов пытался заглянуть в бегающие глаза собеседника.
— По распоряжению нашего начальства из Медицинского департамента обязан ежегодно посещать это хранилище заразы, чтобы подтверждать свою квалификацию. Каждый медик обязан уметь с первого взгляда распознавать симптомы заболевания, — забормотал фельдшер.
— Так, а потом?
— А что потом? Съездил, вернулся, несу свой крест, — тихо ответил фельдшер.
— А не похитили ли вы там пробирку с бациллами? — прямо спросил Вирхов.
— Что вы, господин следователь, — это невозможно! — запротестовал Придворов, вскакивая с дивана. — На что мне она? Я же не сумасшедший… И нет ее у меня — проведите обыск, убедитесь…
— Это мы уже делаем.
Вирхов обдумывал, как быть дальше. Арестовывать ли фельдшера? Увозить ли в кутузку? Или оставить дома и установить за ним наблюдение?
— Есть ли у вас книга регистрации пациентов? — спросил неожиданно он.
— Так точно, господин следователь, — в тумбочке в кабинете.
Когда агент принес книгу, Вирхов внимательно изучил записи за последнюю неделю. Да, там дважды упоминалась фамилия мистера Стрейсноу, фамилии же остальных следователю ни о чем не говорили.
— Хорошо, — он закрыл регистрационный журнал, — ваших пациентов мы проверим. Вас же прошу завтра явиться на Литейный для соблюдения необходимых формальностей.
Карл Иванович уже направился к выходу из квартиры, как вдруг в гостиной неожиданно появился всклокоченный кандидат Тернов.
— Карл Иваныч! Господин следователь! — запыхавшись, зашептал он. — Поступил звонок от госпожи Коровкиной. Она утверждает, что через полчаса возле дома тайного советника Шебеко будет совершено убийство!
Глава 24
Илья Михайлович Холомков понял, что вступил в полосу невезения и неудач. Он знал, что причина ее кроется не в недостатках его собственной натуры, нет, он считал себя человеком имеющим больше прав на звание идеального, чем многие другие. Хотя бы во внешнем, телесном смысле. Что же касается некоторых неблаговидных поступков, которые ему приходилось совершать в жизни, то они не были обусловлены свойствами его характера — нет, лишь обстоятельства всему виной.
Полоса же невезения была связана с появлением в Петербурге человека, всегда приносившего ему одни несчастья. Его злой гений носил фамилию Крачковский, жил явно по фальшивым документам и по- прежнему вовлекал его, Илью Холомкова, в сомнительные мероприятия, используя для этого удивительную осведомленность о самых щекотливых подробностях жизни молодого вдовца. Он подавлял волю Ильи откровенным шантажом.
Впрочем, на сей раз Илья Михайлович не чувствовал ничего особо обременительного для себя в тех скромных услугах, которых требовал от него господин Крачковский. За одним исключением: в первый же день их случайной встречи, в начале марта, господин Крачковский вынудил его отвалить изрядный куш на реставрацию Екатерингофского дворца. Съездил Илья Михайлович в Имперскую Канцелярию и был принят весьма благосклонно, когда вынул денежки да объяснил свое благое намерение. А уж в Екатерингофском дворце те, кто пытался сохранить никому не нужную развалину и гниющие в ней раритеты, только что руки ему не целовали. Далее уж сам Крачковский и воландался с реставраторами, нанимал работников. Илье оставалось только ждать высочайшей благодарности за свое меценатство. Втайне Илья мечтал об ордене Святого Станислава, который обычно и давали за благотворительную деятельность. Он представлял, как хорошо будет смотреться с золотым крестом под красной эмалью, с круглым щитком белой финифти, внутри которого вензель SS под зеленым венком. Илья только не мог решить, какой Станислав ему больше пойдет: первой степени, чтобы носить у левого бедра, на перекинутой через плечо муаровой ленте, что подчеркивало бы стройность его фигуры, или второй степени — на шею, отчего его лицо казалось бы еще значительнее.
За последние дни Илья получил от своего «благодетеля» больше удовольствий, чем неприятностей — прогулки, беседы, роскошные обеды и ужины в ресторане «Семирамида». Когда они разговлялись в «Семирамиде», Крачковский попросил взять на хранение саквояж. Почему бы и нет? Дома Илья Холомков, разумеется, полюбопытствовал, что же внутри — заглянул и был разочарован. Так, какая-то свернутая тряпка, мягкая на ощупь, и более ничего… Вытаскивать ее из саквояжа Илья все-таки не решился, помня гневливый нрав своего властелина. Впрочем, еще через день в отдельном кабинете «Семирамиды» Крачковский, будучи в прекрасном расположении духа и изрядно под хмельком, шутил, на что-то намекал, скабрезничал, источал сальные улыбочки. Все это казалось Илье странным.
Буря разразилась вчера. Злой гений, господин Крачковский, попросил Илью привезти оставленный на хранение саквояж с тряпкой в Екатерингофский дворец. И требовалось-то только вручить проклятую кладь рабочим и дождаться, пока они вынесут ее обратно из обмазанной какой-то мерзостью комнаты.
Все сделал как нельзя лучше Илья Михайлович, да и судьба была к нему благосклонна — вместо того, чтобы коротать время с глупым инвалидом, присматривающим за дворцом, оказался Илья в обществе весьма соблазнительных барышень Муромцевых. Усадив барышень и их спутника в экипаж, Илья Холомков поинтересовался у инвалида, вынесли ли саквояж, и тот подтвердил, что да. Саквояж он обнаружил в коляске, куда его погрузили исполнительные работники. Довольный собой Холомков плюхнулся с разбегу на сиденье рядом с неэлегантным кожаным чудищем и, развалясь, велел извозчику ехать к дому, где квартировал Крачковский.
Господин Крачковский встретил Илью в состоянии крайне встревоженном, сам, будучи обряженным в бархатный, расшитый драконами халат, выскочил в прихожую, сразу же выхватил из рук Ильи саквояж и устремился в гостиную. Но вместо слов признательности и благодарности Илья еще из прихожей услыхал громкие ругательства и проклятия… Ничего не понимая, он ступил на порог гостиной и, похолодев, смотрел на своего вечного мучителя.
— Вы неисправимый болван, господин Холомков, тупица, кретин, — шипел Крачковский, надвигаясь на оторопевшего Илью. Брюшко поляка слегка колыхалось, длинные кривоватые ноги ступали размеренно и звучно. — Что вы мне привезли, черт вас побери?!
— Да в чем дело? — обрел дар речи Илья.
— Он еще спрашивает! — Крачковский от бессильной ярости сжимал пальцы в кулаки. — Привез мне целый чемодан медицинских железяк и склянок. Разве это барахло находилось в саквояже, который я тебе поручал?
— Нет, там была ткань, — пролепетал Илья.
— Засунул-таки нос, так я и знал… Так куда же ты дел, негодяй, эту самую ткань?
Илья на всякий случай отступил на шаг назад, опасаясь, что Крачковский пустит в ход кулаки.
— Возможно, произошла случайная замена, — попробовал он прояснить ситуацию, — и доктор Коровкин взял не свой саквояж…
— Доктор Коровкин лопух, — взвился Крачковский. — А ты? Ты, Илья? Ты же не из простаков. И знаешь, почем фунт лиха… Как же ты так обмишурился?
Илья Михайлович стоял, опустив глаза. Разве он мог сказать этому наглому уроду, что о саквояже он думал меньше всего, потому что рядом была обворожительная Брунгильда Николаевна Муромцева, и она подавала ему робкие знаки своего расположения, и в голосе ее звучали волнующие нотки, намекающие на возможность райского наслаждения…
— Вы, господин Крачковский, должны были дать мне более четкие указания. Объяснить, как ценен для вас ваш саквояж и засунутая в него тряпка…
Илья решил перейти в наступление.
