энергичный, с дьявольской силой воли. Но выпить — не дурак! Навеселе был и сейчас. Поняв это, Василий Григорьевич побледнел: не повезло — так не повезло…
Борька узрел его и хриплым голосом произнес:
— А–а, Васс–я!.. Все воруешь?
— С чего ты взял? Если ты имеешь в виду бревна, так это же из бурелома… Чего им пропадать? — огрызнулся Василий Григорьевич. В то же время он виновато поправил волосы и выжидательно уставился на лесника.
Его слова, пропитанные ядом непокорности, явно не понравились Борьке.
— Знаю я вас! Бурелом… У вас вечно бурелом, когда речь идет о свежих бревнах! — заорал лесник, подскочив к телеге. — Разве это гниль? — злорадно добавил он, тыкая пальцем в смолистые бревна. — Может, еще скажешь, валеж?
Лесник быстро смекнул, что здесь можно сорвать приличный магарыч. Он зажег спичку, осмотрел бревна, потом взглянул на Василия Григорьевича:
— Знаешь ли ты, мерзавец, что за это полагается штраф? И причем немалый? Я же вижу, самовольной порубкой здесь пахнет… Потому что смолистые ходы свежие: смолу пускают…
Борька даже понятия не имел, что такое «смолистые ходы». Сей термин он нашел случайно, на страничке заброшенной книги, которую он однажды использовал для запала печи. Но красивые слова почему–то врезались в память и понравились тем, что он мог блеснуть профессиональным мастерством. Пусть знают односельчане, что имеют дело не с лесником–самоучкой, а со специалистом, строящим работу на научной основе. Неважно, что вместо термина «смоляные ходы» он забористо бросил «смолистые ходы». Важно другое — он знаком с «лесным языком», и стало быть, лесник что надо…
Терентьев–старший понял одно: надо бы угостить лесника. Тогда дело выгорит. Но ему показалось до боли обидным угощать лесника за бурелом, практически за гнилье. И он сказал:
— Я, конечно, не знаю, почему смолистые ходы пускают смолу… Зато точно могу сказать, что подобрал эти деревья возле нашей пасеки. Даже место могу показать…
— Я тебе покажу сейчас «возле нашей пасеки»! — вовсе разъярился лесник. — Меня дураком считаешь? Я что, не вижу? А ну, сваливай бревна!
Борька подскочил к Василию Григорьевичу и здоровенными руками вцепился в его грудь. Затрещали пуговицы рубашки, в лицо ударил винный перегар. Терентьев–старший позеленел. У него вдруг возникло желание схватить топор да угостить лесника, как надо. Но где ему справиться с дюжим Борькой!
— Да подавись ты своими бревнами! — зло выдавил он, сваливая бревна на обочину дороги. — Только учти: еще встретимся! И не раз!
Лесник что–то грозно прорычал и ушел в темень.
Терентьев–старший оцепенел, прислонившись к телеге. Целый вечер отбухал на это дело, а каков результат? Не везет ему — хоть волком вой. Пронеслась мысль, что село Большое Чеменево — один из медвежьих уголков района. Как говорится, до бога высоко, до царя далеко… Здесь свои нравы, законы. Любой мужик даже при ничтожной должности — уже начальство. И, естественно, чем ниже его интеллектуальный уровень, тем выше его амбиции, претензии к окружающим. Отсюда и все беды…
Вскоре лошадь понеслась галопом. Загремела телега. «Да нет, так дело не пойдет… — застучало в мозгу Василия Григорьевича. — Надо, сына пробивать в лесничие. Я тебя тогда… — тут же возникла мстительная мысль, — согну в бараний рог…» Имелся в виду Борька, зловредный лесник. Но до этого надо было еще дожить…
Терентьев–старший, злой на весь мир, с порога подлетел к Толе, который вертелся возле небольшого, тусклого зеркала, висящего на голой стене. По всему видать, опять собирается в клуб. Ему бы только бегать по девчатам да искать веселье. А на дело ему наплевать! Новая волна недовольства подступила к сердцу Василия Григорьевича.
— Подожди… Разговор есть! — бросил он хрипло, направляясь к сыну.
Толя, юноша среднего роста, с мускулами–буграми, поглядел на него удивленно:
— Что такое?
— Ты что, не собираешься никуда поступать? До первых экзаменов в институт осталось с гулькин нос. Не больше месяца… Зачем тогда учился? Твои школьные друзья, Аркадий и Пимен, едут в политехнический институт. Видимо, есть там и лесной институт, где делают лесничих…
— Во первых, лесничих «не делают», а готовят. Во–вторых, это всего лишь должность. Из института всегда выпускают инженеров…
— Вот и прекрасно! Стань инженером, который способен работать лесничим…
— Почему именно лесничим?
— Потому что они добре живут! Вот, в Чеменеве, даже паршивый лесник в почете… Про лесничего и говорить не приходится — величина! Один приезд его сюда — целое событие…
— Чтобы стать лесничим, вначале следует поступать в институт. Но попробуй попасть туда! Это тебе не языком молоть… Наша Люба замахнулась на университет, да ушла, не солоно хлебавши…
— А ты постарайся! Денег не пожалею… Флягу меду дам главному доценту! — в сердцах выпалил Василий Григорьевич.
— При чем тут фляга? — отчужденно сказал Толя. — Голова нужна! Понимаешь, просто голова…
— А что у тебя, тыква вместо головы? Зачем я тебя учил в средней школе? Да за это время твои сверстники подзаработали по сто пудов хлеба! А ты даже копейку в дом не принес… — еще пуще разозлился Василий Григорьевич. — Вот что: с завтрашнего дня бросай колхозную работу и займись учебой. Кровь из носа, но чтоб на лесничего поступил, понял?
— Ладно… — нехотя промямлил Толя, лишь бы отвязаться от него.
— Иди договаривайся с Аркадием: пусть в Свердловск берет с собой, — поучительным тоном проговорил Василий Григорьевич. И тут же ехидно прибавил: — а то еще заблудишься по дороге…
Толя обиделся. Что он, маленький? Язык до Киева доведет… Возникло желание нагрубить отцу, но сдержался. С большой аккуратностью он поправил волосы, подтянул новенький дешевый костюм и растворился в темноте.
* * *
Вот, собственно, с этого момента и взяла свой стремительный разбег судьба Терентьева. Как ни крути, как ни ловчи и изворачивайся, но тонко прочерченная ее линия выведет тебя в строго заданный режим и направит по нужному руслу. Недаром же хироманты толкуют о линиях судьбы, что нарисованы в виде замысловатых узлов и рисунков на ладони каждого из нас. Правда это или нет — кто его знает… Одно твердо знал Терентьев: заложенная в его крови тяга ко всему неизведанному, несбыточному однажды увела его из лесного института и забросила в стены знаменитого Казанского университета, на факультет, где готовят специалистов по авиационной технике. Василий Григорьевич три дня охал да ахал, вызнав суть дела. Разом рухнули его мечты. И когда? Когда до заветного диплома инженера леса оставались сущие пустяки, каких–то два года. А ведь Терентьев–старший в округе уже «проточковал» было всех лесников, в надежде вызнать, кого из них можно будет оставлять при должности, когда любимое чадо превратится в лесничего, а кого попросту выгнать вон…
…В бытовом отсеке корабля по–прежнему господствовала тишина, и обрывки тяжелого сна потихоньку стали надвигаться на Терентьева. Цепляясь то за одну преграду, то за другую, сон настойчиво лез к командиру и воздушными лапами уже трогал чуткие веки. Мысли Терентьева в этот миг метались где–то между Землей и космосом. То он видел собственную мать, рослую женщину с грубоватым крестьянским лицом, такую заботливую и нежную с детьми, то, как наяву, представлял себе стреловидный корпус корабля, прокладывающего свой путь к далекому Марсу…
— Опять давит! — внезапно сказал Якава, и его голос прозвучал в тиши как выстрел.
— Что давит? — не понял командир.
— НЛО!
— Но я ничего не чувствую! Может, тебе померещилось?
— Если бы так…
— И у меня все в порядке! — удивленно проронил Бейкер.
— Не могу я это дело объяснить, но в душе неспокойно… В общем, вставайте, ребята, будет туго!
Тоскою отозвались слова Якавы в сердцах его товарищей: опять новые препятствия и, наверное,
