наложил на нем резолюцию: «Освидетельствовать совершенно вице-губернатору».
Как видно из найденных в архиве Сената документов, обратный путь из Петербурга в Москву пономарь совершил уже на казенный счет. По приговору Сената ему была предоставлена ямская подвода и выданы «кормовые» и прогонные деньги — по гривне в день. Столько он должен был получать ежедневно и в Москве, «пока оное дело освидетельствуется».
Московскому вице-губернатору Воейкову в тот же день расчетливый Сенат послал указ, подписанный четырьмя государственными деятелями: князьями Репниным и Юсуповым и графами Апраксиным и Петром Толстым, «чтобы он свидетельствовал о той поклаже без всякого замедления, дабы пономарю кормовые деньги даваны туне не были».
На связанные с «исканием поклажи» земляные работы было истрачено всего пятьдесят один рубль шесть копеек, когда из московской сенатской конторы в Петербург уже было отправлено донесение, что «с начала де искания той поклажи ничего не сыскано, да и впредь начаяться [13] невозможно». Ввиду того что «к пользе никакого виду нет», контора запрашивала, «впредь ему, Осипову, у того изыскания быть ли и на материалы и корм деньги давать ли?»
В это время Петра I, давшего ход «доношению» пономаря, уже не было в живых, и из канцелярии фискальных дел прибыл приказ: «той поклажи больше не искать и кормовых денег Осипову не давать».
Должно быть, рассказ о хранящихся под землей сундуках, поведанный перед смертью бывшим дьяком Большой царской казны Василием Макарьевым, произвел неизгладимое впечатление на пономаря Конона Осипова и был очень убедительным, если через девять лет, 13 мая 1734 года, несмотря на неудачу первых поисков, этот же пономарь подал в Сенат новое донесение, в котором сообщал:
«Повелено было мне под Кремлем-городом в тайнике две палаты великие, наставлены полны сундуков, обыскать; и оному тайнику вход я сыскал и тем ходом итить стало нельзя…»
По предположению Забелина, землекопы наткнулись на сооруженный еще в 1492 году при деде Ивана Грозного тайник для добывания воды из речки Неглинной. Осипов доложил о встретившемся препятствии вице-губернатору, передавшему этот вопрос на разрешение городского архитектора, который, однако, запретил все дальнейшие работы.
Ссылаясь на то, что он уже «при старости», и ни словом не упоминая о своем первом обращении в Сенат, пономарь просил дать ему «повелительный указ, чтоб те помянутые палаты с казною отыскать». Работы, по его мнению, нужно было начать «в самой скорости, дабы земля теплотою не наполнилась». В помощь себе он просил двадцать человек арестантов «безпеременно до окончания дела».
«А ежели я, — писал, очевидно уверенный в удаче затеянного им предприятия, пономарь, — что учиню градским стенам какую трату, и за то я повинен смерти».
Поднятый пономарем вопрос о возобновлении раскопок в Кремле Сенат обсуждал дважды. Сначала, в мае 1734 года, пономарю было предложено представить точные сведения, где он предполагает найти поклажу. Осипов указал четыре места: «…в Кремле-городе, первое — у Тайницких ворот, второе — от Константиновой пороховой палаты, третие — под церковью Иоанна Спасителя лествицы, четвертое — от Ямской конторы поперег дороги до Коллегии Иностранных Дел, а что от которого по которое место имеет быть копки, — добавил он от себя, — того я не знаю. А та поклажа в тех местах в двух палатах и стоит в сундуках, а какая именно, того не знаю».
Разрешение было дано 19 июня при условии… «ежели для искания, по показанью его, поклаж от вынимания земли не будет какого в строении повреждения и казне большого убытку…»
И уже через две недели после начала поисков в московскую сенатскую контору из Петербурга полетело предписание «подать ведомость немедленно, поклажа в Москве под Кремлем-городом в тайнике свидетельствована ль и что явилось?»
Одновременно сенатские чиновники начали наводить справки об Осипове и выяснили два подозрительных обстоятельства: что за ним числится недоимка казне и что «оный Осипов в 1734 году о позволении в искании тех поклаж просил, утая прежнее правительствующего сената определение, за что подлежит наказанию».
Как именно должен был быть наказан предприимчивый пономарь, в определении не упомянуто. В архиве сохранилось только донесение секретаря Сената, что рвы были копаны даже не в четырех, а в пяти местах: у Тайницких ворот, за Архангельским собором, против колокольни Ивана Великого, у цейхгаузной стены — в круглой башне, и в самих Тайницких воротах. «И той работы было не мало, но токмо поклажи никакой не отыскал».
Поиски таинственной поклажи, проведенные пономарем Осиповым с разрешения Петра І и после его смерти с ведома императрицы Анны Иоанновны, указывают на то, что в кремлевских подземельях, возможно, имелись секретные хранилища, о которых было известно лишь очень немногим.
Прекращение поисков помешало выяснить вопрос окончательно и узнать, находились ли в тайниках книжные сокровища Ивана Грозного или какие-нибудь другие ценности. Упоминание в донесении пономаря большого количества cyндуков, виденных в подземных палатах дьяком Василием Макарьевым, заставило И. Е. Забелина высказать еще одну догадку: не эти ли сундуки перечислены в самой древней из всех дошедших до нас описей тоже пропавшего царского архива? Из этой описи явствует, что Иван Грозный хранил документы в двухстах тридцати одном сундуках, коробьях, ящиках и ларцах.
«Утрата этих ящиков, — заявил теперь И. Е. Забелин, — несравненно горестнее для русской истории, чем утрата всей библиотеки Ивана Грозного… Не о них ли осталось предание от дьяка Большой казны Василия Макарьева? В особом тайнике они могли быть помещены для сохранения именно от пожаров».
БЕЛОКУРОВ РАЗМАТЫВАЕТ КЛУБОК
Неожиданный вывод, сделанный глубоким знатоком истории Кремля — под землей надо искать не книгохранилище Ивана Грозного, а весь его архив, — ободрил, против ожидания, сторонников продолжения поисков библиотеки.
Вслед за Забелиным выступил известный ученый Алексей Иванович Соболевский. Он утверждал, что там, где находится архив, должна быть и библиотека. Пусть пономарь ничего не нашел — из этого вовсе не следует, что тайник перестал существовать.
«Сундуки с книгами, — заключал ученый, — где-то существуют, засыпанные землей или невредимые, и от нашей энергии и искусства зависит их отыскать!»
Профессор Соболевский предлагал немедленно начать под Кремлем раскопки. Этих надежд не разделял скептик Белокуров, считавший, что поиски в земле царского архива будут безуспешны, потому что архив этот находится… на земле.
Даже в показаниях пономаря Осипова о двух подземных палатах Белокуров нашел зацепку для подтверждения своих выводов. «Ведь там говорилось, — напоминал он, — о крепко запертых сундуках, о дверях железных, цепях и замках превеликих, печатях на проволоке свинцовых», и спрашивал не без ехидства: «Каким же образом из-под такого крепкого запора выскочил один из ящиков царского архива, содержимое которого находится ныне в Московском главном архиве министерства иностранных дел?» На этот каверзный вопрос у него, конечно, был уже готов ответ: «Древнейшая, дошедшая до нас архивная опись вовсе не является описью царского архива. В ней утрачены как раз заглавные листы, где об этом должно было быть сказано. На самом же деле это опись бумаг Посольского приказа, хранившего важные государственные документы, переданные впоследствии в министерство иностранных дел».
Лучший знаток фондов Московского главного архива министерства иностранных дел Белокуров утверждал, что искать царский архив бессмысленно. Однако сторонники продолжения поисков библиотеки во главе с профессором Соболевским не могли с этим согласиться.
— Из того, — возражали они, — что несколько ящиков с грамотами великих князей Ивана III, его сына Василия и его внука Ивана Грозного были когда-то взяты в Посольский приказ для справок и там застряли, вовсе не следует, что у московских царей не было своего архива.
Но Белокуров не сдавался. Он заявлял, что из перечисленных в древнейшей описи двухсот тридцати одного ящика более половины содержали дипломатические документы и все они уцелели. Кроме документов по внешним сношениям, в Посольском приказе хранились и всякого рода грамоты, характеризовавшие
