Центральном государственном архиве древних актов. Из сохранившегося там же в «шведских делах» наказа русскому дипломатическому агенту в Швеции Дмитрию Андреевичу Францбекову видно, что и он должен был применять тайнопись при составлении донесений царю Михаилу Федоровичу.
Наказ заканчивается повелением: «Да что он, Дмитрей, будучи в Свее, по сему тайному наказу о тех или иных о наших тайных делах и наших тайных вестей проведает и ему о всем писати ко государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии к Москве по сему государеву тайному наказу закрытым письмом».
В черновике этого наказа, находящемся в делах Посольского приказа, слово «затейное» везде зачеркнуто и заменено другим— «закрытое». Тайнопись в России перестала быть просто затеей, забавой. Она стала одним из важных средств сохранения государственных тайн.
При царе Алексее Михайловиче тайнописью часто пользовались в Посольском и Тайном приказах.
Во второй половине его царствования к польскому двору был назначен постоянный московский резидент, стольник и полковник Василий Тяпкин. Он был уже в пути, когда в Москве было получено известие о смерти польского короля Михаила Корнбута Виншевецкого. Так как у короля не было наследников, в Варшаве должен был собраться новый сейм для обсуждения вопроса, кому быть королем. Этот вопрос особенно интересовал Алексея Михайловича потому, что сейм уже однажды высказался за избрание королем одного из его сыновей. Царский гонец догнал Тяпкина по дороге в Вильно и передал ему составленную самим государем тайнопись. Но ожидания царя не оправдались, польским королем был избран воевода Ян Собеский. Тяпкин и после этого оставался при польском дворе и в течение пяти лет продолжал посылать в Москву написанные «закрытым письмом» секретные донесения, почти полностью сохранившиеся до наших дней.
Эта переписка вызвала у Яна Собеского подозрение, что Тяпкин настраивает против него московского царя. Когда Алексей Михайлович умер и Тяпкин явился со всей своей свитой в королевский замок в черном «жалобном» платье, Ян III гневно высказал ему свое недовольство, упрекая Тяпкина в том, что он писал «ссорные и затейные письма к покойному царю, от которых до сих пор войска наши не соединились и взаимная между нами дружба не могла утвердиться».
Тяпкину так и не удалось уверить Яна Собеского, что он не посылал в Москву раздорных писем, но, судя по его последнему, также написанному тайнописью донесению, польский король упрекал и самого царя в том, что он имеет на его королевское величество «подозрение и недоверство».
Из всего этого видно, что тайные письма русского резидента были перлюстрованы[29] поляками и прочтены.
В архиве Посольского приказа сохранилось более шестисот листов донесений первого русского постоянного посланника в Польше стольника и полковника Василия Тяпкина к «сберегателю посольских дел» боярину Артамону Сергеевичу Матвееву. Многие из них были написаны тайнописью, и содержание их долгие годы оставалось неизвестным. Этими документами заинтересовался секретарь Петербургского археографического общества А. Н. Попов. Он разыскал среди бумаг того же приказа никем не замеченный ранее листок, сверху донизу исписанный замысловатыми знаками, рядом с которыми стояли древнерусские скорописные буквы. Это и был ключ к тайнописной азбуке, врученной в 1673 Году Тяпкину догнавшим его на взмыленной лошади по дороге около Вильно царским гонцом.
Тайнописью обычно писались и «памяти», то есть инструкции, подьячим Приказа тайных дел, ездившим за границу с разнообразными, иногда очень ответственными поручениями, а не только для слежки за послами, как утверждал Григорий Котошихин.
Так, например, подьячему Приказа тайных дел Григорию Никифорову было поручено передать руководителю русской делегации, ведшей переговоры с Польшей, думному дворянину Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину написанное «хитрым письмом» предписание царя.
Независимо от донесений Ордина-Нащокина, также пользовавшегося шифром, Григорий Никифоров сообщал царю тайнописью все, что ему удалось узнать от самого Нащокина и других лиц.
«По королевину, государь, наговору, — сообщает Никифоров, — сын ее, король нынешний, говорил думным людям и лифляндской шляхте, что с тобою, великим государем, войны вести он не хочет для того, что он ныне мал и войны о себе весть не разумеет и учинить бы ныне с тобою, великим государем, мир, не всчиная войны о лифлянских городех…»
Из написанной тайным же письмом самим царем инструкции Юрию Никифорову, о чем говорить с Нащокиным, видно, что Алексей Михайлович был озабочен вопросом, как укрепиться в Ливонии, на Балтийском побережье. Царь требует: «Проведать подлинно, сколько ратных людей и каких в Риге и в иных городех по сей стране», интересуется тем, как, используя «бесхлебное время», переманить «охочих людей» из Швеции в русскую службу, «в каком чину хто будет пристоен», а также как улучшить положение ратных людей на отвоеванной у шведов земле, «чтоб одноконечно их в тех городах на житье утвердить».
Дипломатическая переписка с первыми русскими послами за рубежом, в том числе и написанная тайнописью, поступала обычно в Посольский приказ и частично сохранилась в его архиве. Но те же вопросы затрагивались и в секретной переписке, проходившей через Приказ тайных дел. Это были вопросы, разрешению которых придавал особенно важное значение сам начальник этого приказа — «всеа великий и малыя и белыя России самодержец».
глава 4
БИОГРАФИЯ ОДНОГО СКЕЛЕТА
ТЕТРАДЬ В САФЬЯНОВОМ ПЕРЕПЛЕТЕ
В составленной по повелению Петра I описи имущества Тайного приказа, к сожалению, нет сведений о каких-либо документах, касающихся Григория Котошихина, не раз упомянутого в ггоедыдущих главах этой книги. Подьячий этот, правда, служил в Посольском приказе, но имел доступ к секретным делам и, вероятно, находился под наблюдением Тайного приказа, в особенности во время переговоров с иностранными послами.
Пробелам в «черной» книге Приказа тайных дел не приходится удивляться. В опись не вошли пришедшие в негодности документы, о которых составители ее сочли нужным сделать такую пометку:
«Две коробьи, а в них тетради и листы, столбцы и лоскутки греческие и латинские, польские и русские, печатные и письменные всякие; письма сгнили, и мыши поели, и разобраться не можно».
Среди этих утраченных почти триста лет назад грамот могли быть и какие-нибудь, упоминавшие о Котошихине. Утрата их восполняется, однако, тем, что кое-какие сведения о нем имеются в делах Посольского приказа, в котором главным образом и протекала его деятельность.
Судя по количеству шкафов, занимаемых делами этого приказа в Центральном государственном архиве древних актов, этих дел сохранилось не так уж мало. Наряду с текстами договоров с иностранными правителями и донесениями первых русских послов, переплетенных в толстые тома, так называемые «посольские книги», уцелели даже ведомости на выплату жалованья дьякам и подьячим этого приказа, составленные триста лет назад.
Раскроем наугад хотя бы одну из этих ведомостей. У нее тоже могут быть свои тайны. На обороте 51- го листа записана сумма «13 рублев» и рядом красуется кудреватая, но вполне разборчивая подпись ее получателя: «Григорий Котошихин».
Буквы «Г» и «Р» выделяются своими длинными хвостиками. Заглавная «К» выведена одним расплывающимся книзу росчерком. Зато последнюю «Н» найдешь не сразу. Она стоит отдельно над строкой в виде двух соединенных крестиков. Так писали в старину, экономя дорогую бумагу. Тут же приписано другим почерком, за что были выплачены эти деньги.
«Григорию Котошихину великого государя жалованье на нынешний на 169 год
