– Ты ищи, ищи, деточка, – говорил Кладовой еле слышно, – тут богато всякого добра. Все приходят, все рыщут… А мне что? Мне ничего… Мне б посидеть в тишине, да чтоб тепленько было.
Говорил Кладовой неторопливо, вроде бы даже лениво, но каждую вещь, которую брала Люба, провожал испуганным взглядом. Под руку не лез – скукожился в углу.
– А давно ты тут живешь? – спросила его Люба.
– Да я тут всегда живу, – сказал Кладовой. – Как дом, значить, построили, так я тут и живу.
– А сколько тебе лет, дедушка?
– Мне-то? Ой, много, внученька… Не знаю сколько… Давно стомился считать.
– А до школы ты где-то жил?
– Как не жить, жил, конечно… Хутор тут был, недалёко, там жил. Хозяйка у меня была добрая, затиркой меня потчевала. Потом у дочки ее жил, потом кто-то из правнучек ее мне куточек дал… А потом помёрла она от старости…
– Кто, хозяйка?
– Да не, правнучка. Хозяйка тоже, понятно, помёрла… И подумал я на старое место податься. А тут вона что… Ну, я в кладовку-то и залез. И сижу. Бардак тут у меня, а мне и все равно… Надо ж где-то свой век доживать.
Слово «бардак» Кладовой выделил особо, как будто хвастался: «Вот я какие выражения знаю!».
– А какой у вас, домовых, век?
– Да обычный, как и у всех…
– Любка! – не выдержал Мишка. – Ты долго там?
Люба не ответила, зарывшись в хлам по уши. Из кучи она вытаскивала то один предмет, то другой, досадливо хмыкала и бросала себе за спину.
– Ты, дедушка, прости, – бормотала она. – Мы сейчас быстренько…
– Эх, – вздохнул Кладовой, – все-то у вас сейчас скоренько… Нет чтобы посидеть… покумекать…
Мишка нервничал все сильнее, потому что за грудой барахла Люба угадывалась с трудом. Для придания себе дополнительной смелости он выбрал из кучи увесистую медную трубку и вооружился еще и ею.
– Попросить по-доброму домовика, – продолжал бормотать Кладовой, – он и сам все отдаст… Нет – надо скоренько… быстренько…
Люба перестала перебирать завалы.
– Ой! – сказала она. – Так давайте я вас попрошу по-доброму!
– Давай, – легко согласился Кладовой.
Люба посмотрела на Кладового. Он не отрывал от нее выжидающего взгляда. У Мишки резко засвербело между лопатками, и он воспользовался медной трубкой, чтобы почесаться.
– Я люблю, когда меня по-доброму просят, – улыбнулся Кладовой. – Сразу все отдаю.
– Так и мне отдай, – сказала Люба как можно душевнее, – пожалуйста!
– Отдам, как не отдать. Только ты уж попроси.
– Так я прошу!
Кладовой огорченно замотал головой:
– Забыли… все всё за-па-мя-то-ва-ли…
Мишка неожиданно для себя обернулся к Кладовому и выдал:
– домовой-кладовой, будь человеком, поигрался – отдай!
– Почти верно, – одобрительно кивнул Кладовой. – Только не «поигрался», а «поиграл» надобно сказывать!
– Поиграл – и отдай! – послушно исправился Мишка.
– Вот и ладненько! – с этими словами Кладовой поднялся и вытащил из-под себя мятый медный таз.
Мишка почесал затылок. Люба приняла от старика таз и удивленно уточнила:
– Так ты на нем все время сидел?
– Ага. В нем ладно. Покойно.
– Но я же искала…
– Ага. Ежели не искать – как найдешь?
Люба поняла, что следующий вопрос будет звучать совсем глупо, но не задать его не могла:
– А почему ты мне его сразу не отдал?
– Так ты ж не просила! – искренне удивился Кладовой.
Люба беспомощно посмотрела на Мишку, как будто хотела сказать: «Ну и как вот с такими дело иметь?».
– Ну, – бодро произнес Мишка, – мы пойдем уже! Спасибо за таз!
– А ступайте, милые, – закивал Кладовой. – Только добро на место положите, ага? А то я уже старенький, мне самому тяжко…
Лёля и Маша сидели рядом с Васькой и чесали его в четыре руки. Кот вроде как спал, но как только девочки прекращали его ублажать, тут же недовольно урчал и приоткрывал один глаз. Металлическая коробочка, добытая в кабинете химии, лежала у Лёли на коленях.
Маша тихонько, чтобы не потревожить священный котов сон, рассмеялась.
– Ничего себе! – ответила она на немой Лёлин вопрос. – Целый день домовых ублажаем, волшебных змей каких-то водой разгоняем, говорящего кота за ухом чешем… И как будто так и надо!
– Да уж, – улыбнулась Лёля, – в сказку попали… и завязли в ней.
– А я бы, – мечтательно произнесла Маша, – лучше бы не в сказку попала. Я бы лучше в «Трех мушкетеров» попала.
– А разве нам их задавали? – удивилась Лёля.
– А я их так прочитала… Для себя! Вот там было бы классно!
Маша даже вскочила, чтобы лучше изобразить, как здорово было бы в великом произведении Александра Дюма-отца. Васька сердито приоткрыл глаз, но Маша этого не заметила.
– Представляешь, Лёля! Ты была бы в таком шикарном платье! Как… как праздничный торт! И прическа там… вуаль… веер!
Маша присела в глубоком реверансе.
– А ты? – рассмеялась Лёля. – Ты бы в каком платье была?
– Я бы? – Маша на секунду смутилась, но все-таки призналась. – Я была в штанах, камзоле, ботфортах… И в плаще мушкетера!
Маша схватила какую-то ветку и принялась ею размахивать:
– Защищайтесь, гвардейцы кардинала! Один за всех – и все за одного!
Лёля уже не смеялась, только головой качала. Сейчас Маша совсем не была похожа на зубрилку с первой парты, к которой все привыкли. И палкой махала так умело, что сразу было понятно – тренировалась.
Васька решил проснуться окончательно и неодобрительно следил за прыжками ополоумевшей девочки, которая вместо того чтобы котика гладить, проводила выпады и блокировала невидимые удары.
– Вот тебе! – весело вопила Маша. – И тебе! Каналья! Тысяча чертей!
Неожиданно Маша замерла возле Лёли, победно вскинув палку к небу:
– Всё! Враги побеждены! Честь королевы спасена!
Лёля с удивлением смотрела на Машу.
– А где ты фехтовать научилась? Ты на секцию ходишь?
Машка сразу скисла.
– Если бы… – вздохнула она.
– А что? У нас же недалеко, в «Спартаке», есть кружок, у меня там одноклассница занимается, из старого класса. Если хочешь, я узнаю…
– Ну… – замялась Маша. – Понимаешь, это же не по-женски, и вообще…
– Чего? – удивилась Лёля. – Что не по-женски? Это ж целый вид спорта, и девчонок там даже больше, чем мальчишек.
– Ну а вдруг это будет мешать учебе… – совсем грустно сказала Маша.
– Тебе?! – Лёля аж привстала от изумления. – Мешать учебе?! Маш, ты извини, конечно, но если ты
