Он промолчал, и мне непроизвольно захотелось оглянуться. Некоторое время он сидел_неподвижно с отвердевшей спиной, а я переступал с ноги на ногу, тоскливо ощущая хлюпающую в сапогах воду. Наконец не выдержал:
— Что за тайны? Привидение, что ли?
— Упыри, а еще барин здесь проживал до революции, — неохотно пояснил Семеныч, — и как-то на развод сюда лошадок завезли редкой породы. Монгольские или еще какие, но страхолюдные, не приведи Бог. Барин же поспорил с дружком, что подстрелит вожака. Ну и стрельнул, а голову на трофей отрубил…
- Надеюсь, она не в доме? — перебил я с подчеркнутой иронией, впрочем, оставшейся без внимания.
— Не нашли. Дружок только опосля барина отыскал — на люстре висел покойничек, а лицо перекошено, словно саму костлявую узрел. Руки за спиной связаны — не сам в петлю влез. И следы конские вокруг дома — с кровью. С тех пор тут часто ржание слышится и выстрелы, а если кто ночевать забредет, то сгинет либо умом тронется и лишь одно поверяет: «Безголовая лошадь…» Так-то, гражданин корреспондент.
Я пренебрежительно повел плечами:
— Неужели верите в лошадиное привидение?
Проводник немного смутился:
— Сказывают, видели.
— Кто?
— Есть кому.
Спать расхотелось и я бы, пожалуй, рискнул добраться до Гниловатки, если бы не перспектива заблудиться вторично плюс нелепые слухи, требующие от меня, человека передовой профессии, немедленного опровержения.
— Остаюсь. Ставлю фотоаппарат против самосада, что ничего не случится.
Старик вздохнул:
— Оно конечно- Здесь поблизости хуторок есть — может, составите кампанию?
— До завтра, — отмахнулся я, — и не забудьте табачок.
— Было б кому… — пробурчал он, заворачивая телегу.
Последним, что я услышал, закрывая входную дверь, был
Внутри строение выглядело таким же неухоженным, как и снаружи: валялись пожелтевшие от времени клочья газет, неопределенные тряпки, мусор, но в комнатах кое-где сохранилась мебель, что впрочем не удивляло. Безголовая лошадь.» Надо же! На серых стенах изредка попадались картины, вернее, то, что от них осталось. Но одна в трепетных бликах моей свечи была особенно хороша: сквозь пыльную паутину проступал мрачный замок с неосвещенными бойницами, а у подъемного моста спешенный всадник держал под уздцы рыжего першерона.
Я поставил свечу на массивный дубовый стол, пододвинул его к уцелевшему окну, где не так сквозило, достал из чемодана «Собаку Баскервилей» и стал читать. За окном мирно шуршал дождь, уютно мерцал огонек свечи — и вдруг мне показалось, что хлопнула входная дверь — пламя сразу же заколебалось. Вернулся возница? Никаких звуков больше не доносилось. «Это ветер, конечно, ветер», — подумал я и заметил, что трижды читаю одну и ту же строку. Взглянул на ручные часы — полночь — и тут новый порыв ветра погасил свечку. Я вскочил и подсознательно ощутил чей-то взгляд, но не из окна, где колыхался занавес ливня, а рядом — злой и опасный. С третьей спички фитиль загорелся. Как Робинзон, я стоял в центре освещенного острова в море мрака. И снова язычок пламени рванулся и погас. И опять воскрес. Так повторилось четырежды — и столько же раз я умирал и рождался. Коробок опустел. Я судорожно загораживал робкий огонек и вдруг почувствовал стыд. Бояться невозможного?! Я громко рассмеялся, даже слишком громко, взял свечу и шагнул к выходу из зала — осветилась часть коридора, уходящая в глубь здания и дальше — наружу. На стене заплясали кривые тени и мне показалось, что в конце коридора, в пепельной мгле, мелькнула фигура еще более темная, напоминающая человеческую, но сгорбленную, с длинными обезьяньими руками. Пятясь, я отступил в зал к столу и снова распахнул книгу. Это была другая книга. С обложки, заляпанной красным, рвался на дыбы конь с развевающейся гривой. Сырой ветер вновь прошелестел по залу, пламя заколебалось и тьма сомкнулась вокруг трясиной. Я прижался к окну — единственно освещенному месту. Ливень уже прекратился, но далеко над лесом наплывала новая туча, словно гигантская косматая лошадь медленно перебирала ногами. Неверный лунный свет лежал на искристой траве наподобии зыбкой пены, пробивался сквозь мутное стекло на грязный пол, на противоположную стену с картиной, на люстру с качающейся веревочной петлей. И тут где-то рядом грянул набегающий конский топот. Я приложил ухо к паркету — он не дрожал, словно скакали невесомые призраки, но ведь те не грохочут гусарским эскадроном. Чья-то шутка? Возницы? снова послышалось дикое ржание, копыта дробно простучали за окном и загремели в доме. Эхо металось по комнатам, гремело отовсюду и вдруг в конце зала я увидел его — рыжего безголового иноходца с недавней картины. Он затряс кровавым обрубком и с воплем бросился на меня — прямо под удар стулом. Спина чудовища круто прогнулась, шкура с треском разорвалась. Передняя часть рухнула на пол, а из под задней потянулись к моему горлу руки или клешни. Чувствуя безумную ярость — или яростное безумие? — я прыгнул вперед, схватил нечто бесформенное под обвисшей шкурой и вместе с ним выбросился в окно.
Когда сознание вернулось, надо мной зависали незнакомые бородатые лица с одинаковыми удивленно-испуганными глазами. Испуг… Призрак…
— Где он? — прошептал я.
— Здесь я, здесь.
Из-за спин показался Семеныч — в тех редких местах, где он не был мокрым, он был грязным. Мне
— Уж извиняйте, товарищ корреспондент. Может, оно и ни к чему, однако общество сомневалось… Насчет подмоги мы.
— Все правильно, — сказал я, — спасибо, Иван Семенович. — Поищите в Kycтax вашего оборотня или что там от него осталось.
Искать не пришлось — в ближайшей канаве валялся круп с ногами — явно не лошадиными. «Общество» недоуменно переглядывалось, но высказываться не спешило. Тогда я спрыгнул в канаву и потянул за оттопыренный хвост — шкура поползла, открывая лежащего без сознания верзилу. Мужики отшатнулись. Семеныч потерзал бороду;
— Дело» нечистое, власть кликать надо. Выходит, не лошадь безголовая, а мы… Ты-тo, корреспондент, чего не струхнул?
— Не успел, да и конь без головы не ржет — здесь у них ошибочка вышла. Сами ведь тоже не испугались прийти.
— Так то конь, а то человек. Закуривай, милок, табачок славный.
Bat иже. Прибывший милиционер обнаружил в подвале усадьбы склад мяса и рогов, а оба браконьера сознались, что сами же и распространили легенду о повешенном барине, для скептиков же имелись обезьянья й лошадиная шкуры, барабан для стука копыт, секретная насосно-сквозняковая вентиляция и многое другое, него мне, к счастью, не привелось узнать. Задумано было
А верхом в телеге я с тех пор не езжу. Пешком-то оно полезнее.
Рассказчик умолк. Несколько минут я молча слушал потрескивание костра, шум ветра в кронах, затем задумчиво произнес:
— Неправдоподобный конец. Люди-то гибли в усадьбе, неужели только от страха?
— Вас бы туда… Зачем браконьерам брать чужую вину?
