Алия Агазаде
Проклятое поколение
В человеческом организме
Девяносто процентов вода.
В человеческом назначеньи
Девяносто процентов добра…
Небо было удивительно прозрачное, нежно-голубое с виднеющимися кое-где облаками. Они были разные: одни напоминали громадные куски ваты, другие были маленькие, будто размазанные по небу кистью. Было жарко. Воздух остановился, не желая двигаться. Ветер играл в прятки, проносясь невидимым шепотом над деревьями и травой. Он касался их призрачными, прохладными пальцами и снова улетал прочь. Казалось, что жизнь прилегла отдохнуть и нечаянно уснула, уступив место тишине. Людей нигде не было видно, несмотря на то что был уже день. Но без них даже лучше — подумала девушка, стоявшая перед окном cepoгo, мрачного здания университета, созерцая безмолвную красоту улицы. Дым забытой сигареты между пальцами девушки лениво выскользал в открытое окно. Вспомнив об окурке, девушка неохотно швырнула его в окно. До конца лекции оставалось сорок минут. Желая оттянуть время, она зашагала по длинному коридору, читая таблички на дверях: «Кафедра психологии», «Кафедра философии», «Кафедра иностранных языков», «Кафедра журналистики»… Но как бы она ни медлила, она быстро дошла до двери своей аудитории. Девушка остановилась и прислушалась. Учитель всё ещё говорил. Она немного помедлила, и взгляд её скользнул по надписям на стене, сделанным ярким фломастером. Это были названия музыкальных групп и известных песен. Своеобразное выражение восхищения студентов. Девушка снова вздохнула и решила войти в аудиторию. До конца лекции оставалось полчаса. В аудитории было двадцать три студента. Педагог лет сорока что-то усердно рассказывал, водя указкой по карте. Он нарочно говорил громко, желая привлечь к себе внимание хотя бы нескольких студентов. Появление девушки никто не заметил, и она заняла своё место рядом со студенткой, сосредоточенно разгадывающей кроссворд.
— Что ты так долго?! — обратилась она к вошедшей.
— Я больше не могу его слушать. — ответила девушка, указывая на педагога кивком головы.
— А ты не слушай. — девушка пошарила в сумке и протянула подруге какой-то журнал. — На, почитай.
Девушка посмотрела на его название. Это был популярный среди молодежи журнал «Лиза». Бред какой-то! Что за ерунда! — подумала она. С задней парты ее окликнули:
— Эля!
Она обернулась.
— Что за журнал? — спросил высокий парень, который, видимо, тоже скучал.
Эля молча протянула ему журнал, обрадовавшись, что может от него избавиться и, подперев щеку рукой, бездумно уставилась на учителя. Монотонный голос раздражал ее. Она посмотрела на часы. Оставалось пятнадцать минут. Эля повернулась к окну. В нём уже не было той безмолвной красоты, как в коридоре. В нем кипела жизнь, жестокая жизнь. Вот какая-то группа студентов идет к метро. Их, наверно, отпустили раньше. Женщина ходит туда-сюда с тазиком семечек. На скамейке расположились девочки и о чем-то беседуют. На улице солнечный апрель. Заканчивается семестр, но деревья и небо, улыбающиеся Эле, об этом не знают, ведь им не надо слушать скучные лекции и сдавать экзамены, да ещё и писать дипломную работу. Они такие счастливые! Вдруг её мысли перебил голос учителя, больно ударивший по голове.
— Алиева! Что вы увидели там в окне раздраженно спросил он.
— Ничего особенного. — зло ответила Эля, не вставая с места.
— Тогда, может, вы расскажете нам про Отто фон Бисмарка.
— Канцлера Германии? — машинально переспросила Эля.
— А что, разве есть другой Бисмарк? — съязвил он в ответ.
Очень умно — подумала Эля. В этот момент прозвенел звонок, но учитель продолжал ожидающе смотреть на неё. Студенты не шевелились, хотя всем так и хотелось по-скорее выбежать прочь. Это разозлило девушку. Она резко встала со стула и, взяв свой рюкзак с парты, сказала:
— В другой раз, Рауф-муаллим.
Все поднялись и дружным потоком ринулись в коридор. Перемена длилась всего десять минут, а шумным студентам четвертого курса исторического факультета хотелось осуществить миллион желаний. Почти всем хотелось курить. Кто-то побежал перекусить в студенческую столовую. Кто-то просто стоял, ожидая момента, когда все снова забьются в аудиторию следующего преподавателя ещё на восемьдесят минут, вновь лишённые свободы. И снова слова будут пролетать мимо них, не оседая в памяти. Никому не хотелось учиться. Трудно сказать, было ли это странно. Для поколения конца ХХ века это было нормально. Поколение сотовых телефонов, наркотиков и денег. Вот как их называли. Молодежь двадцати двадцати пяти лет с трудом понимала себя и свои проблемы, не говоря уже о мыслях и желаниях шестнадцати- восемнадцатилетних подростков. И они это прекрасно чувствовали, и каждое следующее поколение становилось всё хуже, распущеннее и мало интеллектуальнее предыдущего. У родителей не хватало терпения на детей, а у детей на родителей, и никто не хотел слушать и понимать друг друга.
Когда Эля выходила из кабинета, учитель окликнул ее непривычным, режущим ухо её полным именем, именем по паспорту, которое, как казалось Эле, напоминало ей о том, что она уже взрослая.
— Эльнара! — сказал он, и после короткой паузы добавил — Задержись на минуту.
Эля нехотя остановилась. Ей так не хотелось с ним разговаривать! Рауф-муаллим ей совсем не нравился. Она считала, что он не может работать с людьми, что стремится подавлять в студентах личность.
— Ты какая-то рассеянная в последнее время. — Он всегда говорил на «ты» вне класса. — Совсем не занимаешься. У тебя шесть пропусков за семестр. Как ты собираешься сдавать экзамен?! В июне у тебя защита дипломной. Ты же умная девочка…
Дальше Эля уже его не слышала. Он долго говорил о чести, обязанностях и прочих высоких материях и, конечно же, о том, что он не сможет ей помочь на экзамене. Выслушав его длинную тираду, смысл которой был предельно ясен, Эля спокойно сказала:
— Все будет хорошо, Рауф-муаллим, я сдам экзамен.
Когда она вышла, к ней сразу подбежала ее однокурсница, та самая, что дала Эле журнал.
— Ну, что он тебе сказал? — спросила она.
— Ничего. Прочел очистительную лекцию. У меня шесть «нб». Естественно, хочет денег.
— А-а-а-а! — протянула подруга.
— Кама, а ты не знаешь, сколько он берет? — немного подумав, спросила Эля.
— Не-а. — ответила она — Но думаю, баксов двести, не меньше.
— Двести долларов за пять?
— Да нет, за четыре, конечно!
— У него что, крыша поехала?! Это же грабеж! — возмутилась Эля.
К девушкам подошел улабающийся парень и протянул Эле журнал.
— Ну что, прополоскал тебе Рауф мозги? — обратился он к Эле.
— Да ну его! — разозлилась Эля — Мне дома все равно столько денег на экзамен не дадут. А сама я больше чем на сто баксов не потяну.
— И что же будем делать? — снова спросил он.
— Не знаю. — печально ответила Эля — Будем учить, выкручиваться. На тройку, я думаю, мы потянем, если будем знать на пять.
До конца дня оставалась еще одна лекция по истории философии. Но на неё совершенно не было сил. Тем более, что было уже совершенно ясно, что педагог по философии заведёт всё тот же разговор о долге
