15
Диагностический центр клиники занимал одно из крыльев главного здания; здесь проходили предварительное обследование все получатели курса атаназии. Среди диагностических процедур, которым подвергли меня врачи, были и утомительные, и страшноватые, и унизительные, и интересные, и попросту скучные. Поражало изобилие непонятной — да, впрочем, и не предназначенной для моего понимания — медицинской техники. Предварительное обследование проводилось в прямом взаимодействии с компьютером; потом меня поместили в аппарат, являвшийся, как я думаю, обзорным сканером всего организма. После более подробного рентгеновского просвечивания отдельных частей моего тела — головы, поясницы, левого предплечья, грудной клетки — меня осмотрел и допросил врач, сказавший в заключение, чтобы я одевался и шел в свой коттедж.
Сери ушла подыскивать себе гостиницу, Ларин задержалась в клинике. Я сел на кровать и погрузился в размышления о психологических факторах больницы, любой больницы, где раздевание пациента есть лишь первая из долгого ряда операций, посредством которых он превращается в нечто подобное говорящему куску мяса. В этом состоянии его индивидуальность полностью подавляется к вящей славе симптомов, как мешающая, надо думать, их полнейшему проявлению.
Чтобы напомнить себе, кто я есть такой, я взялся перечитывать свою рукопись, но вскоре был вынужден прервать это занятие, потому что пришли Ларин Доби и доктор Корроб, тот самый врач, который беседовал со мною в клинике. Ларин скользнула по мне тусклой безрадостной улыбкой и села за письменный стол.
Я встал, предвкушая что-то недоброе.
— Миссис Доби говорит, что вы все еще не решили, соглашаться или нет на курс атаназии, — начал Корроб.
— Да. Но я хотел сперва послушать, что скажете вы.
— Я советую вам согласиться на процедуры, и незамедлительно. Иначе вы рискуете жизнью.
Я покосился на Ларин, но та подчеркнуто смотрела в сторону.
— А что со мной такое?
— Мы обнаружили аномалию в одном из главных кровеносных сосудов вашего головного мозга, так называемую цереброваскулярную аневризму. Стенка сосуда настолько истончилась, что он ежесекундно готов лопнуть.
— Я знаю, вы все это выдумываете!
— Да почему вы так решили? — удивился Корроб, во всяком случае он
— Вы меня запугиваете, чтобы я согласился на эти процедуры.
— К сожалению, — вздохнул Корроб, — я всего лишь излагаю вам результаты обследования. Лотерея пригласила меня на должность медицинского консультанта. Я пытаюсь довести до вас всю серьезность ситуации; необходимо срочное оперативное вмешательство, иначе ваша болезнь приведет к летальному исходу.
— А почему эту штуку раньше не заметили?
— Возможно, вы слишком редко обследуетесь. Мы знаем, что в детском возрасте у вас были неполадки с почками. С болезнью справились, но она оставила вам в наследство повышенное кровяное давление. А к тому же вы еще и пьете.
— Да что я, алкоголик какой-нибудь? — возмутился я. — Выпиваю, но в меру.
— А вам, в вашем состоянии, вообще нисколько нельзя. Вы говорили, что пьете довольно регулярно, с суточной дозой, приблизительно эквивалентной одной бутылке вина. В вашем состоянии это крайне неразумно и смертельно опасно.
Я снова взглянул на Ларин и увидел, что она внимательно за мною наблюдает.
— Бред какой-то, — пожаловался я ей. — Я же здоров как бык.
— Это только ваше мнение, — сказал Корроб, — и оно не слишком много значит. Ангиограмма показала наличие у вас крайне серьезного заболевания. — Он встал, словно очень торопясь уйти. — Решать, конечно же, будете вы, но я бы вам посоветовал приступить к процедурам как можно скорее.
— А они вылечат эту штуку?
— Ваш консультант все вам объяснит.
— А это не рискованно?
— Нет, все процедуры абсолютно безопасны…
— Ну что ж, — вздохнул я, — выбирать мне, похоже, не из чего. Если вы вполне уверены…
В руках Корроба была тощенькая папка, принятая мною за историю болезни какого-то пациента; теперь до меня дошло, что этот пациент не кто иной, как я.
— Мистера Синклера следует поместить в блок атаназии как можно скорее, лучше всего сегодня, — сказал Корроб, передавая папку Ларин. — Сколько времени уйдет у вас на реабилитационный профиль?
— По крайней мере день, может, и два.
— Синклера следует поместить безо всякой очереди, эта аневризма очень опасна. Нельзя допустить, чтобы его хватил инсульт прямо здесь, в клинике. Если начнет тянуть время — тут же гоните его с острова в шею.
— Я постараюсь закончить с ним прямо сегодня.
Они разговаривали так, словно меня в комнате не было.
— После четырех часов ничего не есть, — повернулся ко мне Корроб. — Можно пить воду или разбавленный фруктовый сок, но не много. И ни грамма алкоголя. Утром к вам зайдет миссис Доби, она направит вас на операцию. Вам все понятно?
— Да, но я хотел бы знать…
— Миссис Доби все вам объяснит.
Корроб вышел из комнаты и торопливо захлопнул дверь, оставив за собою взвихрившийся воздух.
Я сел на кровать, игнорируя Ларин как пустое место. Мне приходилось принять все сказанное врачом, хотя я абсолютно не чувствовал себя больным. В повадках медиков, ставящих свои познания гораздо выше простой, очевидной симптоматики, было нечто малоприятное. Вспомнилось, как два года тому назад я пришел к своему врачу с жалобой на забитые лобные пазухи. Осмотрев меня и опросив, он выяснил, что я сплю со включенным центральным отоплением и, хуже того, лечусь от насморка некими патентованными каплями. И вдруг как-то так оказалось, что мой синусит является прямым следствием моих же собственных просчетов, что во всем виноват я сам. Я вышел из кабинета врача весь насквозь виноватый и пристыженный. Теперь, с уходом Корроба, я снова чувствовал себя виноватым, мне начинало казаться, что в некотором смысле я сам, почти злоумышленно, подстроил себе эту истончившуюся стенку артерии. Ну да, я ведь болел в детстве, пил во взрослом возрасте. Впервые в жизни мне хотелось как-то оправдать свое пристрастие к выпивке, объяснить его некими разумными причинами.
Скорее всего, это было связано с положением самой клиники, тоже вынужденной постоянно оправдываться; ее персонал, прекрасно осведомленный о спорах, кипящих вокруг атаназии, принимал эти споры близко к сердцу и старался сделать всех получателей главного приза Лотереи своими единомышленниками. Тех, кто и сам хотел пройти курс атаназии, подталкивали к нему мягко, по-дружески. К тем же, кто сомневался или упирался, врачи применяли жесткие меры психологического воздействия.
Я жалел, что Сери куда-то запропастилась, и с нетерпением ждал ее возвращения. Мне хотелось побыть напоследок нормальным человеком, хотя бы немного — погулять с ней по саду, или заняться любовью, или просто посидеть, ничего не делая.
— Как вы себя чувствуете, Питер? — спросила Ларин, закрывая мою историю болезни.
— А как, по-вашему, я должен себя чувствовать?
— Извините ради бога, меня совсем не радует, что компьютер оказался прав. Может быть, вас отчасти утешит, что мы тут хотя бы сумеем вам помочь. Оставайся вы дома, скорее всего, вашу болезнь просто не успели бы заметить.
— Я до сих пор с трудом в нее верю.
