Олега Владимир отправил в машину, пообещал, что через пять минут спустится. Мы устроились на табуретках напротив друг друга, оба закурили.
– О чем ты хочешь поговорить? – начала я разговор.
– О том, что сегодня произошло. Я буду возбуждать дело, мне надо знать, с чего начался весь этот сыр-бор.
– Боюсь, всех подробностей я тебе не расскажу, сама мало что знаю.
– Не темни, Охотникова, я ведь тебя не первый год знаю. Ты никогда не берешься за дело, если не знаешь его сути, – не поверил мне Владимир.
– Думаю, когда мой клиент будет готов, он сам вам все расскажет. Все или то, что сочтет нужным.
– Это еще что за разговоры? Не хочешь ли ты сказать, что решила использовать меня и оставить без информации? Ну уж нет, подруга, тебе и твоему клиенту придется мне все рассказать.
– Ладно, расскажу, что знаю. Не хочу оставаться у тебя в долгу.
Я коротко передала Порошину все, что успел рассказать мне Гоцульский, и все, что знала о наших преследователях и прослушке, установленной в номере Стаса. Лишь о флешке я не сказала Владимиру ни слова. Не потому, что не доверяла ему, просто не хотела усложнять и без того запутанное дело и подставлять друга. Левицкий – человек могущественный и влиятельный. Если Сухоруков доложил ему о случившемся, он всех на уши поставит и вынудит вернуть ему компромат. А пока о существовании компромата знают только двое, я и Станислав, есть надежда, что вся эта история останется на совести Сухорукова, который пока располагает лишь догадками и подозрениями – никаких доказательств существования этого компромата у него нет. Когда нас с Гоцульским взяли в плен и кинули в подвал, Стас так и не признался, что именно он накопал о шефе. У нас оставался шанс на спасение от могущественного Левицкого, и этим шансом я надеялась воспользоваться. Именно поэтому я умолчала о флешке.
– Почему же они так упорно следили за твоим клиентом? – Владимир задал резонный вопрос. Разумеется, когда отсутствует причина подобных преследований, история кажется неправдоподобной, надуманной и вызывает подозрение.
– Я же сказала, они его в чем-то подозревали, причем не только его, но еще двоих. Кстати, из новостей я узнала, что одного из этих подозреваемых убили. Хлеборезов его фамилия, может, слышал.
– Да, запутанная история. С твоим клиентом мне все-таки придется переговорить. Не сегодня, конечно. – Порошин поднялся и пошел к выходу. – Темнишь ты что-то, Евгения Максимовна, недоговариваешь. Ну да ладно, надеюсь, у тебя на то есть веские основания.
Я ничего не ответила на это замечание. К чему развивать тему, у которой нет конца?
– Тебя куда-нибудь подвезти? – поинтересовался Порошин перед уходом.
– Нет.
– Хочешь сказать, что ты останешься здесь, наедине с этим пьяницей? – возмутился он.
– Не говори так о человеке, которого не знаешь. Он несколько дней был в напряжении, а сегодня позволил себе расслабиться, выпил лишнего. И вообще, он мой клиент, я еще не довела дело до конца, поэтому должна оставаться рядом с ним. Представь, каких глупостей он наделает, когда проснется один в чужой квартире. Уснул в одном месте, очнулся в другом. Я не могу этого допустить, поэтому один день нам придется провести вместе.
– Я волнуюсь за тебя.
– Не волнуйся. Лучше отвези Максима к тете Миле. Я ей сейчас позвоню и все объясню.
– Ладно. Не забудь и мне позвонить вечерком, может, новости какие-то появятся.
Проводив Володю, я пошла в комнату, устроилась на мягком диване и закрыла глаза. Местная анестезия, которую мне сделали в больнице, начала отходить. Рана на руке ныла и неприятно потягивала. Лучшим средством от боли был сон, поэтому я позволила себе вздремнуть.
Гоцульский пришел в себя ближе к вечеру. Окна в комнате были открыты настежь, с улицы доносились голоса, лай собак, скрип ржавых качелей. Не открывая глаз, Стас хриплым голосом спросил:
– Что это за крики? Выключите телевизор, башка раскалывается!
– Надо меньше пить.
Гоцульский закряхтел, заворочался, мышцы на его помятом лице напряглись.
– Я еще жив? – Наконец-то Стасу с величайшим трудом удалось приподнять веки.
– Ну, раз языком ворочаешь, значит, жив, – усмехнулась я.
– Что со мной было?
– Не знаю, может, белая горячка заходила?
– Ой, – Гоцульский попытался приподняться, но безуспешно. Стас положил ладони на виски и снова откинулся на подушку. – Какой ужас. Похоже, белая горячка пришла, а уйти забыла. Так и сидит во мне, зараза. У нас случайно нет чего-нибудь от головы?
– Только топор.
– Не, топор не надо. – Станислав поморщился.
– Ладно, дружочек, будем ставить тебя на ноги. – Я решительно шагнула к Гоцульскому и помогла ему подняться. Он пытался возразить и даже попробовал сопротивляться, но я не позволила ему отлынивать и потащила в ванную.
Минут через сорок, после контрастного душа, рвотного порошка и двух таблеток аспирина, Стас, чистенький и почти трезвый, сидел на кухне с огромной чашкой крепкого чая.
– Просто наваждение какое-то, – сокрушался он. – Как меня угораздило так напиться? А что это с тобой? – Только сейчас Станислав заметил повязку на моей руке.
– А, так. Бандитская пуля, – отмахнулась я.
– А Максим?
– С ним все в порядке, он уже дома.
– Слава богу! – Гоцульский вздохнул с облегчением. – Я себе уже такого нафантазировал, думал, из-за меня парень погибнет.
– Давай, пока действительно кто-то не погиб, решим наконец-то что нам делать дальше. Я предлагаю два варианта: либо ты на время скрываешься и ждешь, когда вся эта катавасия вокруг тебя и твоего шефа уляжется, либо относишь всю информацию в соответствующие органы. Кстати, должна тебя предупредить, органы уже вмешались в это дело и жаждут услышать от тебя подробности.
– Как вмешались? – Гоцульский чуть чаем не поперхнулся. Прокашлялся и повторил свой вопрос с нескрываемым удивлением и волнением: – Как вмешались? Почему?
– Ну, дорогой мой, а как ты хотел? Похищение ребенка – это не шуточное дело. К тому же в отеле была перестрелка...
– Перестрелка? – Станислав понял, что, напиваясь на завалинке леспромхоза, он пропустил что-то важное и захватывающее. – Кто в кого стрелял?
– Да кто только не стрелял, и я, и они.
– Надо что-то делать. – Он в задумчивости отхлебнул чая.
– Я о том и говорю. Надо что-то делать.
Мы молчали минут пять. Стас сосредоточенно размышлял над ситуацией, я не мешала ему, ожидая результатов умственного труда.
– Мне нужно три дня, – наконец-то Станислав что-то придумал и нарушил повисшую тишину.
– Зачем?
– Три дня и доступ к Интернету.
– Ты надеешься снова связаться со своим журналистом? – удивилась я. – Сомневаюсь, что после случившегося он выйдет на связь и согласится встретиться с тобой.
– Я должен попытаться. В этом доме есть компьютер? – Он машинально огляделся по сторонам в надежде обнаружить на холодильнике или под плитой монитор компьютера.
– В комнате.
– Отлично. А что это за квартира, кстати? Твоя?
– Нет. Но тут спокойно и безопасно.
– Я могу пожить здесь три дня?
– Можешь. Если не будешь пользоваться телефоном и выходить на улицу.
– Клянусь.