Ромов Анатолий
БЕССПОРНОЙ ВЕРСИИ НЕТ
УСЛОВИЯ ДОГОВОРА
СОВСЕМ ДРУГАЯ ТЕНЬ
БЕССПОРНОЙ ВЕРСИИ НЕТ
Своей фамилией предки Бориса, ассирийцы,[1] были обязаны чиновнику из казаков, выдававшему в конце прошлого века паспорт приехавшему на Кавказ прадеду. Прадед повторил свою фамилию трижды, но тому сочетание «Бит-Иоанес» показалось слишком мудреным. Спросив: «Это по-нашему Иван, что ли?» — и не дождавшись ответа, махнув рукой, записал: Иванов. Прадед, конечно же, по-русски тогда не понимал. Так и появились в Тбилиси, в районе Авлабара, по-сегодняшнему в районе имени 26 Бакинских Комиссаров, ассирийцы Ивановы.
Борис был пятым ребенком в семье рабочего нефтебазы. Его возмужание, как и полагалось, прошло все этапы, которые неизбежно сопровождают в Авлабаре превращение подростка в мужчину.
В четырнадцать он уже должен был сам зарабатывать себе на хлеб. Сначала пошел грузчиком на механический завод, потом там же стал давильщиком. Потом научился курить, чтобы суметь бросить. Пить, чтобы потом уже не брать в рот ни капли. И конечно, с тринадцати именно здесь, в Авлабаре, он смог подробно изучить все карточные игры, от секи и деберца до преферанса и покера. В четырнадцать знакомый цыган научил его запоминать рубашки,[2] и ему показалось, что в карточной игре он достиг совершенства. Иногда он даже обыгрывал самого Ираклия Кутателадзе, своего лучшего друга. Но в пятнадцать, так же как и Ираклий, пройдя неизбежный этап карточного запоя, внезапно совершенно охладел к картам. В восемнадцать Борис Иванов поступил на шоферские курсы, в двадцать один, после армии, стал милиционером-стажером.
В милицию он пошел не из-за каких-то высоких побуждений. Может быть, высокие побуждения появились потом, сначала же он просто искал работу, которая бы ему понравилась. Он умел водить машину, умел стрелять, был кандидатом в мастера по боксу. Рано или поздно кто-то наверняка должен был посоветовать ему пойти в милицию. Первый такой совет он услышал от своего тренера. Так он пришел в городское УВД.
Начал он с того, что в составе специальной группы из трех человек ходил по Тбилиси и ловил карманников. Именно в это время Борис снова по-настоящему сблизился со своим бывшим одноклассником Ираклием Кутателадзе.
Борис работал водителем самосвала и готовился уйти в армию, когда Ираклий выбрал не такой уж престижный пищевой факультет Тбилисского политехнического института, поступить в который ему ничего не стоило. Все экзамены Кутателадзе сдал на пятерки. Но тем самым он отказался от блестящей карьеры грузинского Ландау, которую ему прочили окружающие. Ни у кого не было сомнений, что Ираклий Кутателадзе будет поступать как минимум на мехмат в МГУ или в МИФИ. Уже вернувшись из армии и поступив в милицию, Борис Иванов не раз слышал от многих: «Испугался Ираклий, не поехал в Москву. А зря. С его головой он прошел бы в любой вуз». Но Борис понимал: Ираклий, конечно же, не испугался. Он хорошо знал своего друга.
Ираклий Кутателадзе окончил институт с отличием и получил направление в Москву, в аспирантуру Тимирязевской академии. Борис Иванов продолжал работать в Тбилиси и в конце концов стал заместителем начальника РОВД. Потом его, уже майора милиции, выпускника-заочника Академии МВД, перевели в Москву. Он стал старшим оперуполномоченным Главного управления уголовного розыска МВД СССР.
С Ираклием Кутателадзе, который давно уже жил в Москве с женой Мананой и сыном Дато, Борис Иванов встречался после переезда в Москву довольно редко. Впрочем, в самой их дружбе ничего, конечно же, не изменилось. Просто обстоятельства не давали им встречаться чаще, чем раз в месяц. Сначала Иванову надо было устроиться на новом месте вместе с семьей: женой Лилей и трехлетним Геной. Нелегкой оказалась и новая работа, на которой приходилось засиживаться до ночи и часто работать без выходных. Потом вдруг грянул гром: Лиля, не выдержав жизни в огромном городе, уехала внезапно вместе с сыном в Тбилиси.
После переезда Иванова в Москву прошло пять лет. Ираклий Кутателадзе теперь — директор мясокомбината.
Иванов следил, как Прохоров просматривает одну из папок следственного дела. Вот уже неделю они ежедневно встречаются здесь, в кабинете Прохорова, прокурора Главного следственного управления Прокуратуры СССР, следователя по особо важным делам. Собственно, пошел уже девятый день с тех пор, как убийство Садовникова свело их вместе. Обычно их встречи происходят вечером, к концу рабочего дня. Встречаются они ежедневно. Это значит, что дела идут плохо. Когда у следователя и оперативника все ладится, они так часто не встречаются. Если все хорошо, достаточно телефонного звонка.
Заметив собственное отражение в стекле и взглянув на него, Иванов усмехнулся. С тех пор как он в Москве, он каждый раз разглядывает себя с досадой. Слиться, потеряться среди других в столице с такой внешностью трудно. Черные волосы, черные густые брови, нос крючком, резко очерченные губы, ямочка на подбородке. Ко всему этому общий оливковый подсвет лица и темно-карие, выпукло обозначенные глаза. Типичный гость с юга. Единственное, что здесь, в Москве, после Тбилиси стало обычным, ничем не выделяющимся, фамилия.
Перед тем как приехать к Прохорову, Иванов два часа потратил на изучение сводок по преступлениям, совершенным в городе за последние несколько суток. Этим, с тех пор как в их поле зрения попал убийца Садовникова, условно именуемый «кавказцем», его группа, то есть он, Линяев и Хорин, занималась теперь ежедневно. Втроем они не только просматривали сводки, но и звонили на места, в районные и транспортные управления и отделения, буквально прочесывали все случаи или попытки разбойного нападения с применением огнестрельного оружия. Их интересовали лица высокого роста с южной или кавказской внешностью, около тридцати лет, предпринимавшие такие попытки в последние дни в Москве. Как водится, кандидатуры возникали ежедневно, но при ближайшем рассмотрении каждый раз выяснялось, что след ложный.
На секунду голова Прохорова, читающего дело, показалась Иванову медленно плывущим над столом желто-розовым шаром. На этом шаре кто-то сделал чуть заметные пометки, обозначив небольшие серые глаза под светло-русыми бровями, щеточку таких же светло-русых усов и маленький нос, чрезмерно маленький по сравнению с общими габаритами. Если прикинуть, в сорокадвухлетнем Прохорове никак не меньше десяти пудов.
Будто почувствовав, что Иванов на него смотрит, Прохоров поднял глаза:
— Борис Эрнестович, подождете? Дочитаю заключение и поговорим насчет этого Нижарадзе. Хорошо?
— Конечно. Дочитывайте, Леонид Георгиевич.
— Угу. Я минутку. — Прохоров снова уткнулся в папку.
Иванов принялся рассматривать снежинки, летящие за окном.
Нижарадзе… В море любых кавказских фамилий он всегда чувствовал себя привычно. Вроде бы, он знал одного делового Нижарадзе, по кличке Кудюм. Насколько он помнит, этот Кудюм занимался мошенничеством. Если этот Нижарадзе из «Алтая» и есть Кудюм, что вполне допустимо, ибо кавказцы
