— Они вместе вышли. Георгий Константинович сказал, что поедет по делам, будет после обеда.
Главное, что было нужно, Иванов выяснил. Молодой человек, похожий по описанию как на «племянника», так и на «кавказца», проник позавчера на предприятие довольно сомнительным образом. Далее. Около часа он провел в кабинете директора. О чем беседовал наедине с Гарибовым, никто не знает. Конечно, можно уже сейчас идти к Гарибову. И все же Иванов решил придерживаться прежнего плана: пусть директор, узнав об их поисках, сам позвонит Байкову. Да и он должен дать Гарибову шанс, в расчете на его совесть.
Секретарша снова покосилась на стоявшего в стороне капитана:
— Собственно, а что с этим молодым человеком?
— Ничего особенного. Просто… есть у нас кое-какие подозрения.
Они двинулись к приемной. Остановившись у двери, секретарша посмотрела на Байкова:
— Так я не понимаю, вы еще придете? И вообще, мне что, говорить о вас Георгию Константиновичу?
— Придем, обязательно придем, — сказал Байков. — А насчет Георгия Константиновича… Смотрите сами, Алина Борисовна. Секрета здесь особого нет, но… Мы ведь тоже не знаем, как у нас будет со временем.
Иванов просидел в отделе до позднего вечера, но ожидаемого им звонка от Гарибова так и не дождался. Спустившись, уже в машине подумал: «Может, поехать к Гарибову домой? Нет. Слишком крайняя мера».
Домой ему все же поехать пришлось, но не к Гарибову, а к Прохорову. Набиваться в друзья и гости Иванов не любил, но в данном случае он просто обязан был как можно скорей сообщить следователю о «племяннике».
Прохоров жил в районе Измайлово, недалеко от метро «Первомайская». Иванов помнил только улицу, номер дома следователя и телефон. Дом он разыскал не без труда, им оказалась еще не вписавшаяся в нумерацию новая семнадцатиэтажка. Остановил «Ниву» во дворе, вышел. Нашел будку телефона-автомата, набрал номер.
Трубку снял сам Прохоров:
— Да?
— Леонид Георгиевич, Иванов…
— О, Борис Эрнестович… Рад звонку. Что-нибудь случилось?
— Я тут недалеко от вас. Во дворе вашего дома. Надо кое-что рассказать. Может, спуститесь? И поговорим в машине?
— Так, Борис Эрнестович, поднимайтесь лучше ко мне! Жена уйдет в другую комнату, сын давно спит. Я поставлю чайку, выпьем, поговорим. Давайте?
— Все же, Леонид Георгиевич, лучше спуститесь вы. Я не предупредил, да и поздно. Пожалуйста!
Трубка помолчала, наконец раздался вздох.
— Ну хорошо. Вы где встали?
— Я в голубой «Ниве». Стою у среднего подъезда.
— Спускаюсь.
Выйдя из подъезда, Прохоров сел рядом с Ивановым:
— Слушайте, товарищ оперативник, может, нам пора перейти на «ты»? Не против?
Иванов улыбнулся. Пожал протянутую руку:
— Не против. Давайте.
— Давай. И рассказывай, что случилось.
Иванов подробно изложил историю, случившуюся с Гарибовыми.
Выслушав, Прохоров посидел молча. Потер щеку:
— Д-да… Знаешь, мне кажется, с этим «племянником» стоит поработать.
— Может, я зря отложил разговор с Гарибовым? Что, если позвонить ему сейчас? И подъехать?
— Нет. Ты все сделал правильно. Одна ночь ничего не решит. Потерпим. У тебя все?
— В общем-то все.
Взявшись было за ручку дверцы, Прохоров откинулся на сиденье:
— Что-нибудь смущает?
— Смущает. Причем все то же: прогулка Садовникова и «кавказца».
Прохоров ничего не ответил. Этот эпизод — спокойная прогулка перед тем, как «кавказец» нанес Садовникову два смертельных удара, — был уже, казалось, исследован и обговорен со всех сторон. Садовников был не просто опытным инспектором ГАИ, он прошел еще и специальную подготовку, ибо работал на важной трассе. Человеку, который мог напасть на него хотя бы в теории, Садовников просто никогда не позволил бы выбрать удобный момент для нападения. И, естественно, никогда не стал бы с ним прогуливаться, спокойно беседуя. Но Садовников поступил именно так. Это явствовало из показаний двух свидетельниц, никак не связанных друг с другом и, наверняка, не заинтересованных в даче ложных показаний.
Значит, Садовников прогуливался с человеком, от которого он не ждал нападения. Таким человеком мог быть, во-первых, его родственник или знакомый, во-вторых, сослуживец. Но тщательная проверка показала: никто из родственников, знакомых или сослуживцев Садовникова, хотя бы отдаленно напоминающих «кавказца», не мог оказаться в то февральское утро на Ленинских горах. Кроме того, версия о сослуживцах, то есть работниках органов внутренних дел, рассматривалась лишь теоретически. Без всякого сомнения, Садовников был убит из-за служебного оружия, пистолета системы Макарова, похищенного убийцей. Но работнику МВД, и так имеющему доступ к служебному оружию, идти на это убийство было совершенно незачем. Что же касается знакомых, этот вариант отбрасывался не столько проверкой, сколько последними словами Садовникова, которые отчетливо слышали переносившие его в «скорую помощь» участники патрульно-милицейской группы. Умирая, Садовников сказал: «Черные усы… что-то от кавказца…» То есть попытался описать внешний вид убийцы. Но пытаться описывать внешний вид знакомого человека в такой ситуации в высшей степени нелогично. А вот незнакомого — совсем другое дело.
Вздохнув, Иванов сказал:
— Дорого бы я дал, чтобы понять: о чем они могли говорить.
— Ты имеешь в виду прогулку у обрыва?
— Да. Ведь инспектор ГАИ, такой, как Садовников, должен был чем-то заинтересоваться. Чтобы вот так ходить и слушать постороннего.
— Значит, чем-то заинтересовался. Если ходил и слушал.
— Понять бы, чем.
— Боюсь, этого никто уже не объяснит.
— Жаль.
— Жаль. Но мне кажется, сейчас лучше не теоретизировать. Тем более, вырисовывается что-то реальное. С твоим «племянником».
— Пожалуй. Ладно, Леня. Завтра, как только что-то выяснится, позвоню. Счастливо.
— Счастливо. И запомни: в следующий раз уже не отвертишься, а поднимешься ко мне. Понял?
— Понял.
Утром Иванов позвонил Байкову:
— Ну что? Никаких новостей?
— Пока нет, товарищ подполковник. Все тихо. Гарибов с утра вышел на работу. Звонить и не думает.
— Придется вам поехать к нему и поговорить. Ждать больше мы не можем. Скажете: по нашим данным, два дня назад у вас был человек, которым мы интересуемся. Мол, что вы можете о нем сообщить?
