— Тогда снова вступает в силу завещание. — Кеннет задумался и продолжил: — А по его условиям жена не получает ничего — он давно хотел развестись с нею, — прокомментировал Барли.
— Почему же он не развелся? — нетерпеливо спросила я.
— Она не давала ему развода, запросила слишком большую сумму.
— Кто же все-таки является наследником по завещанию? — не сдавалась я.
— Джон Горбински. — Барли посмотрел на часы. — Я приглашаю вас на ленч. — Он улыбнулся, обнажая белые крепкие зубы. Мелкие морщинки заструились к его вискам от глаз. — Если, конечно, у вас нет других планов.
Я с благодарностью приняла приглашение. Он повел меня в мексиканский ресторан.
Больше всего мне понравились приготовленные в особом маринаде с экзотическими специями ананасные дольки.
За столом мы говорили о Нью-Йорке, и Барли даже предложил мне как-нибудь вечерком пойти на бродвейский мюзикл.
— Скажите, Барли, — вернулась я к «своим баранам», — вы знакомы с Бронштейном и Голдсмитом?
— Не очень хорошо.
— Что они за люди?
— Эрик считал Голдсмита хорошим другом, они часто встречались, к тому же оба интересовались современным искусством.
— А Бронштейн?
— Бронштейн… Он увивался за женой Эрика.
— Как к этому относился Эрик? — спросила я, поднося салфетку к губам.
— Он все знал, собирался даже нанять частного сыщика, чтобы сделать компрометирующие снимки для бракоразводного процесса, но не успел…
— Понятно. А вы случайно не знаете о бизнесе Эрика, связанном с картинами и антиквариатом?
— Практически ничего. По этому вопросу вам лучше обратиться к мистеру Голдсмиту, скорее всего у него есть какая-то информация. Вот, — он достал из внутреннего кармана пиджака электронную записную книжку в дорогом кожаном футляре, — у вас есть чем записать?
Увидев мою растерянно-извиняющуюся улыбку — записать, мол, нечем, он протянул мне свой солидный адвокатский «Паркер» и продиктовал:
— Двенадцатая авеню, сорок три, офис сто девяносто четыре. Это в районе Муниципалитета, а живет он в Байонне. Вам легче найти его в офисе.
Я записала также телефон Голдсмита и с благодарностью вернула Кеннету авторучку.
В офисе Голдсмита, когда я дозвонилась туда, мне сообщили, что он в Лос-Анджелесе по делам и пробудет там еще дня три-четыре. Это обстоятельство не вызвало у меня энтузиазма. Я прикинула, во сколько мне может обойтись путешествие с северо-востока на юго-запад. Довольно дорогая диагональ! В Лос-Анджелесе сейчас лето в разгаре, градусов тридцать в тени.
Хочешь не хочешь, а лететь надо. У меня, к счастью, был лос-анджелесский телефон Голдсмита. Я не замедлила его набрать.
— Здравствуйте, могу я услышать мистера Голдсмита? — спросила я, когда в трубке зазвучал теплый женский голос.
— Соединяю, — любезно отозвался голос.
— Голдсмит у телефона, — произнес глубокий мужской баритон.
— Добрый день, вас беспокоит Иванова Татьяна, — представилась я, пребывая в абсолютной уверенности, что мое имя является для Джеймса белым звуковым пятном.
— Иванова? — неуверенно переспросил Голдсмит. — Слышал о вас, — к моему искреннему удивлению, добавил он.
— От Джона Горбински? — осторожно предположила я.
— Нет, от Эрика. Он как раз должен быть сейчас в России.
У меня внутри опять все оборвалось, как в ту первую минуту, когда я узнала, что Эрик убит. Меня пронзила мысль, что есть люди, близко знавшие Эрика, которые все еще, как мне казалось сейчас, с чисто американской беспечностью, если не сказать, твердолобостью, верят в неуязвимость Эрика.
Я не была объективна, Голдсмит просто еще не успел узнать о его смерти. Но слезы все равно навертывались у меня на глазах: Эрик не забыл меня.
— Эрик Горбински мертв, — услышала я свой голос и почувствовала, как все внутри холодеет.
— Что? — Голос Голдсмита дрогнул и осекся.
— Его застрелили в подъезде дома его дяди в Тарасове.
— Не могу поверить… — В трубке повисла пауза.
Наверное, Голдсмит пытался осмыслить услышанное. Но я-то знаю, для того, чтобы примириться с трагической и жестокой действительностью, людям требуются годы.
— Я тоже до сих пор не могу в это поверить, — упавшим голосом произнесла я, — но как это ни горько — это так.
— Вы звоните, чтобы сообщить мне об этом?
— Не только, вообще-то я думала, что отец Эрика сообщил вам. Мне необходимо встретиться с вами.
— У меня здесь важный контракт, я никак не смогу приехать раньше воскресенья.
— В таком случае, могу ли я приехать к вам? Дело срочное.
— Конечно, буду рад. Позвоните сразу, как приедете.
Вернувшись в отель, я узнала по телефону, что ближайший рейс на Лос-Анджелес в двадцать один пятнадцать. Заказав билет с доставкой, попыталась проанализировать полученную от Кеннета информацию, но мысли путались, набегали одна на другую и никак не хотели выстраиваться в четкую логическую цепочку.
Сказывалась поясная разница во времени — в Тарасове сейчас была уже полночь, и неперестроившийся еще организм требовал хотя бы небольшого отдыха.
Прикинув, что у меня есть часа четыре до выхода, я решила немного поспать, тем более что мне предстоял неблизкий перелет. Понежившись четверть часа под горячим душем, я юркнула в постель, но, как только начала засыпать, с удовольствием растянувшись под одеялом, раздался стук в дверь. Черт! Наверное, билеты.
Я накинула халат и подошла к двери.
— Кто там?
— Билеты, мэм, — раздался из-за двери звонкий юношеский голос.
Я открыла. За дверью стоял парень лет девятнадцати в толстовке с капюшоном и фирменной красно- синей бейсболке.
На его скуластом веснушчатом лице цвела белозубая улыбка.
— Спасибо, — поблагодарила я его по-английски, взяв протянутый им конверт с моим именем.
— С вас триста семьдесят пять долларов. — Он продолжал улыбаться.
Я дала ему четыреста и, подождав, когда он отсчитает сдачу, сказала:
— Пятерку можешь оставить на чай.
— Благодарю вас, мэм, — колокольчиком прозвенел его фальцет.
Он приподнял в знак вежливости красный козырек бейсболки и, таким образом отсалютовав мне, исчез.
Ну вот, теперь можно спокойно соснуть. А все-таки как-то странно, едва прилетев в Нью-Йорк, вот так заваливаться спать, когда за окном шумит, грохочет и кричит, плавясь в пестроте разноголосых человеческих толп, крупнейший город мира.
