— Еще в тюремных ямах мы не кисли, — недовольно бормотал Астарт, разглядывая толстую металлическую решетку, прикрывавшую тюрьму сверху.
Избитый Ахтой сплевывал кровью. Эред, которому тоже досталось, молча сидел рядом с ним на истлевшей соломе, слежавшейся в пласты вроде глины. Обитатели тюрьмы — мелкие воришки, ионийские купцы, промышлявшие шкурами и мускусом крокодилов, девушка-египтянка, обвинявшаяся в том, что зналась с «поганым» эллином, — негромко переговаривались в ожидании приговоров. Им грозили не более чем публичные экзекуции. Правда, ионийцы, посягнувшие на жизнь и честь священных животных Египта, должны были по закону поплатиться головами, но их друзья из Навкратиса внесли в Саисский храм бога Себека столь солидный куш, что правосудие выразило готовность сделать исключение.
Ахтой собрал вокруг себя друзей и сообщил шепотом:
— Один из нас может спастись.
— Ну да! — усомнился Эред.
— У меня в мешке остался кусочек дурманящего корня. Если его разжевать и проглотить, то человек какое-то время будет выглядеть мертвее покойника.
— Кто же должен спастись? — спросил Астарт.
— Конечно ты. Только ты можешь выручить нас всех. Эред ничего не сделает при всей его силе. Я тоже не смогу. Здесь нужен такой пройдоха, как ты.
— Как же я вас вытащу отсюда?
— Пусть боги подскажут, ты их любимец, раз они простили тебе все твои смертные грехи. Со мной они молчаливы.
Ларит обвила руками шею Астарта и зашептала в самое ухо:
— Помнишь, я говорила про тайну? Мой милый господин, ты будешь отцом…
Астарт лежал на узком, ничем не покрытом каменном столе. Два лысоголовых парасхита готовились бальзамировать финикийца, получив за это перстень Ларит.
— Мертвец-то как живой, — сказал один парасхит, с кряхтением подтащив к столу каменный сосуд с текстами заупокойных молитв на стенках.
Астарт приоткрыл глаза. Крышку сосуда венчала грубая и тоже каменная статуэтка Анубиса с головой шакала.
«Канопа, — догадался он, — черепок для внутренностей». И почувствовал, как ладони стали липкими.
Судя по канопе, Астарта ожидал неплохой саркофаг, а затем и гробница, не глинобитная, конечно, а высеченная в скале, как у богача: перстень Ларит с невзрачным камнем — сердоликом был оценен неожиданно высоко. Сердолик почитался в Бубастисе как священный камень.
Второй парасхит рассказал довольно затасканный анекдот о пьянчуге, который так нализался, что перепутал дом и вместо своего ложа улегся на стол парасхита, а тот, ничего не подозревая, распорол ему живот. Астарт представил, что случится с этой парочкой веселых потрошителей, если он вдруг шевельнет пальцем или, чего доброго, чихнет.
Ему стало так смешно, что он с большим трудом удержался от смеха.
Один из парасхитов вдруг захлебнулся на высокой ноте. Потом начал пятиться, выпучив глаза, и наконец свалился в раскрытый саркофаг. Другой уставился на улыбающегося покойника, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, и уронил на ногу бронзовый нож, которым потрошат трупы. Но и глубокая рана не могла привести его в чувство.
Из саркофага неслось громкое икание.
Астарт медленно сел, свесив ноги со стола.
— Я за вами, — сказал он, — в загробном мире вас ждут. Кого-то вы скверно просмолили, и на вас точат бо-ольшой зуб.
Парасхит прислонился к стене, чтобы не упасть. «Придется просидеть здесь до темноты», — решил Астарт и закрыл низкую дверь на засов.
…Наследственный князь Иму-Хента, восемнадцатого нижнеегипетского нома, возлежал на мягких подушках. Несколько женщин играли на систрах, лютнях и арфах. Наследник совсем не походил на убитого горем сына. Ел пригоршнями плоды земляничного дерева и шутил с музыкантшами. Он был молод, умен, самоуверен, умел обращать любое обстоятельство, даже неблагоприятное, себе на пользу. Чтобы не потерять права наследства, он выбился в чиновники: после реформ Саисской династии во главе номов Египта встали люди чиновничьего сословия. Отпрыск номарха уже не мог получить по наследству скипетр нома.
Этот получил.
Неожиданно женщины с визгом бросились из зала. Молодой номарх поперхнулся и зашелся кашлем.
Лопнули, застонали струны — кто-то наступил на арфу.
В оконном проеме мелькнула гибкая фигура Астарта. Опустившись на руках, спрыгнул прямо на подушки. Был он в одной набедренной повязке и без оружия.
— Извини, господин, я нарушил твой покой. Вот мой выкуп за сидящих в яме. — Астарт протянул самый красивый перстень Ларит.
Лицо номарха приняло обычный розовый оттенок. Он взвесил на ладони перстень, который она сохранила до последнего.
— Просишь за лекаря, который убил моего отца?
— И за невинных его спутников.
— Но они убили моего отца!
Два молодых человека пристально смотрели друг другу в глаза.
«Но ты рад этому убийству», — говорил взгляд финикийца.
«Но ты можешь принести более того, что принес», — отвечали глаза египтянина.
В зал ворвались вооруженные слуги. Номарх властным жестом выгнал их вон.
— Ты поступаешь разумно, обращаясь ко мне. Здесь только я властен даровать жизнь и смерть.
— Я наслышен о твоем добром сердце, господин, — нагло солгал Астарт.
— Я добр. Но не люблю воров. Этот перстень принадлежит царю Библа. О нем наслышан весь просвещенный мир, и я обязан отослать его хозяину.
Перстень никогда не принадлежал царю Библа. Это знали оба.
— Но…
— Хватит! Я устал от твоего голоса. Я согласен выпустить убийц моего отца за скромный выкуп: один талант серебра за голову. Сегодня — начало разлива Большого Хапи. Через год — с новым восходом Песьей звезды — я прикажу их умертвить.
— Я принесу выкуп. Но отпусти женщину. Она беременна.
Номарх дружелюбно улыбнулся:
— Женщины размягчают волю и ослабляют разум. Если ее не будет с тобой, ты наверняка успеешь к сроку. А теперь прощай! Пусть Тифон, бог ночи и преступлений, светит тебе. Эй! Кто там! Проводите господина!
ГЛАВА 20
Двадцать имен страха
До самой зимы Астарт бил крокодилов, продавал грекам шкуры и мускус, но нужной суммы не мог собрать: приходилось поддерживать силы узников передачами, многое требовала также скрытная охота, хотя Астарт, словно с частицей жизни, расставался с каждым дебеном. Экономил на всем: ночевал в зарослях Нила под хохот гиен и вопли шакалов, питался семенами лотосов и рыбой. Пробовал есть мясо крокодилов, но несколько дней не мог найти места от мучительной рвоты.
Он возненавидел Египет, Нил, крокодилов, заросли папирусов и запах лотосной баланды. Его убивала одна мысль, что Ларит рожает в тюрьме. В минуты ярости он бросался на спящих крокодилов и колотил по
