группу, участвовать в джем-сейшнах, пробиться в клубы, раскрутить рекламу. Я принялся спорить, генерировал идеи, почти всерьез проникся мыслью о джазовой карьере, даже начал вспоминать каких-то дальних знакомых из богемных кругов…
Инна спросила меня, как долго я пробуду в Берлине, и я соврал, что не знаю, что времени у меня полно. Она поинтересовалась, где я остановился. В этот момент принесли счет и выяснилось, что у меня кончились деньги. Я пробубнил невнятно про друга, отставшего на просторах Голландии. Инна заявила, что деньги — это ерунда, и теперь ее очередь угощать, а переночевать можно пару дней у нее.
Вот так. Всё просто. Или, напротив, сложнее, чем я ожидал.
Кроме нас в зале гуляло лишь развеселое семейство с двумя прожорливыми детьми. Еще человек семь ужинали снаружи, под навесом. Все они уже были здесь, когда мы пришли.
— Спасибо тебе, — вдруг прошептала она, глядя сквозь пурпурное вино на заходящее солнце.
— За что? Я ничего не сделал! — В углу, прямо над нами, ревела колонка, и мне приходилось почти угадывать ее речь по губам.
— Ты добрый, — она крутила детскими пальчиками трубку для коктейля.
Я отметил, какие невесомые, почти прозрачные у нее кисти. Под молочным атласом кожи пульсировали голубые прожилки сосудов. Было что-то болезненное в ее аристократическом изяществе.
— Ненавижу жадных мужиков, — нахмурилась она.
К углу дома напротив, вплотную к пивному шатру, притерлась новая «ауди» с тонированными стеклами. Второй раз вижу этот номер.
— Я угостить-то тебя толком не смог. Практически нищий…
— Неважно… То есть я хочу сказать, это даже к лучшему. Заметней. У меня тут миллионер был. Так что же? Разве это что-то решает? Я не могу тебе объяснить… — Она чуть не кричала мне в ухо. Мы сидели у стойки, сомкнувшись плечами, как заговорщики. Ее плечи облегала белая блузка из плиссированной ткани, верхние пуговки были расстегнуты. Я видел тонкие бретельки лифчика и бьющуюся на ключице жилку. — Просто надо чувствовать человека. И ты ни разу не засмеялся, ты серьезно меня воспринимаешь. Это здорово. Потому и спасибо.
— Понимаю… — послушно поддакнул я.
Я был готов согласиться с любой ее мыслью, лишь бы подольше быть рядом. Долго не получится: если за неделю ничего существенного не откопаю, придется отчаливать. Всякому овощу свой отпуск. Всегда бы делишки шли, как сегодня. Сплошной курорт, а не работа, глядишь — и до пенсии дотяну. Еще и деньги платят. Лишь дважды я крутился в подобных ситуациях, но тогда очень быстро становилось ясно — кто, зачем и почему. Сегодня я был готов позвонить Пеликану и выразить недоумение. Либо штатники имеют виды на эту девочку, надеясь через нее выйти на кого-то серьезного, либо я наткнулся на двойного агента. Но в сказки про Никиту я не верил. Легенды оставим для телезрителей.
— Просто сесть, понимаешь, может быть, лучше в одиночестве, сесть и молчать… — Она накручивала на палец прядь волос. — Я вот чувствую, что там ко мне может прийти какое-то решение… Или не решение, озарение, но я давно это знаю. Я пойму нечто очень важное.
— Где «там»? — спохватился я.
— Там… Я тебе после расскажу. У меня дома карта есть, там всё отмечено…
Хорошо, отмечено, так отмечено. Быстро она напилась. Или всегда такая, загадочная? Напротив заведения, где мы сидели, вдоль бордюра, выстроилась добрая дюжина красных мужиков, и все в пончо. Окна в кабаке у итальяшек огромные, во всю стену, и все настежь; за столиками снаружи собралась уже целая толпа. Чокаются, прихлопывают… Вдруг сбоку нас сфотографировали. А возможно, не нас. Когда я обернулся, этого типа уже заслонил проезжавший автобус.
— Знаешь, как называется этот инструмент?
— Понятия не имею.
Инна вскочила и помчалась к старшему гитаристу на разведку. Смеются оба, будто сто лет знакомы. А я решить для себя не могу, гормоны во мне плещут или развезло маленько. Похоже, потихоньку я с ней сближаюсь? Сумочку ее сижу охраняю. Простенькая такая сумочка, но фирменная. Пальцами пробежался, — подкладка чистая, внутри пусто почти, обычные безделушки.
— Это индейцы, ты представляешь, настоящие индейцы, из Перу! — Инка прискакала: глазенки горят, довольная.
— Я считал, что они все давно повывелись…
— Хочешь еще пива? Я тебя угощаю. — Женщина меня угощает пивом. Грандиозно, сфотографировать надо. Вот он, тлетворный Запад…
Впереди «ауди» запарковался задом крошечный форд «Ка». За соседний столик сели две пигалицы, с железом в пупках. У обеих настоящий берлинский выговор, без акцента.
Инна экзаменовала меня по метафизике.
— А что ты читал у Кастанеды?
— Я пытался одну книжку листать. Там, где герой возвращается к дону Хуану своему… Но у него так и не получилось ничего с грибами добиться…
— Знаешь, говорят, что достойные Кастанеды познаются на первой же книге. — Инна поджала губы. — Стало быть, ты ничего не понял.
— А ты до конца прочитала?
— Все шесть томов. Я вообще после него ничего читать не могу.
Индеец с косичкой колотил в бубен, сверкал зубами в нашу сторону. Немцы раскачивались с рюмками в руках.
— Ой, я у этого, главного, лидера их группы, позаимствовала визитку с адресом, где они живут. Он еще пытался диск свой предложить, приглашал к ним в гости…
— Чего ж тут удивительного…
— Ты думаешь это потому, что я женщина? А ты что, ревнивый?
— Я? Вот так вопрос. Мне везло как-то, поводов не давали… А какое это имеет?..
Хозяйка «форда» вернулась откуда-то с пакетами. Из «ауди» так никто и не вышел.
— А всё имеет значение. Случайностей просто так, в принципе, не бывает.
— Значит, мы встретились не случайно?
— Конечно, нет. Так было задумано. — Мне стало неуютно.
— Кем задумано?
— Пытаешься меня на религиозности поймать? Не выйдет, — она засмеялась. — Зачем высшим силам приклеивать лица каких-то богов? Достаточно верить, что во вселенной организовано определенное равновесие, и для его поддержания нам надо было встретиться в этом мирке.
Грандиозные перуанцы впечатляюще наяривают. И вообще. Мне здесь всё больше нравится. Вечер мягко наплывает, свечку нам зажгли в стаканчике. Соседи сменились, компания беловолосая — сплошь старички и в костюмчиках белых. Из прежнего заведения — ни одного знакомого лица, но это еще ничего не значит. Сигарой сладкой потянуло.
Я сказал: спасибо за радушие, воспользуюсь твоим ковриком на кухне, но не сегодня. Может завтра, а то меня дядя потеряет, у дядьки родимого столуюсь. Но увидеться очень-очень настаиваю.
Ловкий парень, женщина в гости позвала, а он исхитрился увернуться. Тут существенно лицо сохранить, чтоб взаимное уважение расцвело. А заодно и неловкостей избежать.
Она восприняла адекватно, без разочарования. «Порядочная девушка, — сказал внутренний голос, — не что-то там себе, а искренне приютить пыталась». «С непорядочными не вожусь», — отчеканил я в ответ. «Наповал сразил, — протянул голос, — ты втайне на непорядочных только и надеешься! Самым хитрым образом хочешь использовать служебное положение!» «Это во мне „эго“ и „суперэго“ сражаются, — пояснил я, — но „супер“ побеждает. Хорошая она!» «Смотри, не втюрься», — зевнул голос…
Проводил ее, пошатался по кварталу. Тихий зеленый райончик, рай для пенсионеров. Забрел в кофейню, с видом на ее подъезд, убил время за кружечкой «капучино». Можно было бы подняться в дом напротив, посмотреть в ее окошко. Но на это никто меня не уполномочивал, каждому своя работа. Потом я соскучился и вызвал такси. Ночью, с лупой, штудировал свежие фотоальбомы. (Как я глупо, оказывается, выгляжу в обществе дамы!) Почти сорок кадров, со всех сторон, но ни одно лицо рядом с нами не повторяется. Очень жаль, по-прежнему не за что зацепиться. Затем один из местных ребят принес мне
