птиц, не успевших выскочить раньше. Птицы ударялись о прозрачные стены и отлетали назад… чтобы свалиться замертво. Так же осыпались насекомые, а потом Снорри увидел одного из страусов их кареты.
Птица возвращалась назад, она так и не успела миновать лес. Взмыленный измученный эму, взъерошенный, принялся носиться вдоль берега, оступаясь и оскальзываясь, затем отчаянно рванул вбок, по самой кромке воды, но не сумел улизнуть. Птица на полном скаку встретилась с призрачной преградой, с повторением береговой полосы и воды, ее писклявые крики тут же стихли, сменившись хрипом, будто страусу кто-то вскрыл трахею…
Снорри сморгнул и обомлел.
На подушке из мокрого ила лежал скелет эму. Мясо и кожа исчезли, а скелет выглядел так, будто его выдерживали на солнце несколько лет. Однако вне всякого сомнения, это была именно та птица, которую вместе с пятью подружками и разболтанной каретой он позаимствовал на постоялом дворе. Это была та самая птица, которая песчинку назад живо носилась среди зыбких сужавшихся стен. Снорри заерзал, он никак не мог определить, когда настанет его очередь превращаться в скелет. Позади него вскипало жаркими туманами озеро; вроде бы оттуда ни один колдун не подкрадывался…
Монахи из тайной секты ткачей, что за несколько веков освоились в подвалах Порты, окружали ловца отражениями вчерашнего дня. Вор из Брезе не слишком был силен в магии, ровно настолько, насколько его выучили родственники на родной планете. За долгие годы на Зеленой улыбке он почти разучился колдовать, здесь ведь малейшее волхование давалось с потом и напряжением всех сил. Колдовал Снорри неважно, но, как всякий выходец из джунглей Великой степи, остро чувствовал чужую магию…
Сейчас он слышал, как потрескивают отражения вчерашнего. А судя по костям эму, который песчинку назад весело бежал по мелководью, монахи использовали отражения прошлого года.
Страшное оружие. Не нужны сабли и огнестрельное оружие. Не спасут клыки и амулеты. Достаточно коснуться зыбкой невидимой преграды, которая только притворяется деревом, и — обратно отражение вернет твой скелет годичной давности. Как ткачи плетут в подвалах монастырей свои кошмарные полотнища-зеркала, это не известно никому…
Два мизинца хотел крикнуть другу, чтобы тот не приближался к опушке, что под серыми плащами монахов скрываются совсем не люди, потому что он разглядел лишнюю пару рук, которые скорее не руки, а черные лапы, но ловец его уже не слышал.
Рахмани медленно поднимался в воздух, описывая руками восьмерки, и за каждой такой восьмеркой тянулся шлейф лилового огня. Голову ловец наклонил вперед, точно бодающийся бычок. За его босыми ногами с земли поднимался крутящийся вихрь из щебня, комков земли и вырванных травинок.
«…покровитель огня Бахрама, Аша Вахишта праведный, Аша Вахишта…»
— Спускайся, свои дешевые трюки оставь для бродячего цирка!
— Огнепоклонник, тебе крупно повезло. Его святейшество был так милостлив, что повелел привезти тебя в Рим живым…
Их лживые вопли мешали Рахмани очистить мозг. Мозг следовало держать свободным, незамутненным и спокойным, как поверхность самого чистого пруда в самую тихую, ночную пору.
А Снорри хотелось сморгнуть, он провел изменившейся рукой по глазам, смахивая песок, и запоздало заметил, что дело не в песке. Рахмани раздробился на две, потом на четыре одинаковые фигуры, и вот уже восемь погруженных в огонь ловцов кружились в отражениях. Крутая насыпь, убегавшая прежде извилистой полоской вдоль черного парящего ила, свернулась вдруг тугой воронкой вокруг пляшущего в огне человека.
Словно гигантский змей стягивал кольцо мышц вокруг крохотной прибрежной полянки. Снорри видел, как восьмикратное отражение одного и того же участка берега повторило фигурку ловца, как срывающиеся с его ладоней огни вспыхивали, ударялись о призрачные стены и возвращались назад.
Рахмани тоже различал сужающийся мешок отражений. У него уже не было времени гадать, настоящие это монахи ордена Доминика или перевертыши. Посланные им пробные молнии ударили обратно, отскочили от сияющих стен и чуть не зажарили его в воздухе. К счастью, в центре колдовского мешка крутился смерчем не сам ловец, а очередной фантом, но Рахмани четко представлял предел своих сил. Если бы он не бросил учебу, не покинул пещеры раньше времени, в погоней за философией рассудка, обнаружить предел сил было бы гораздо труднее…
— Брось сопротивляться, еретик!
— Рахмани, ты никого не напугаешь своими жалкими светлячками!
В ответ ловец швырнул сразу пригоршню огненных шаров. Снорри еле успел пригнуться, с такой скоростью снаряды ловца отразились от невидимых зеркал и ринулись обратно. Водомер вжался физиономией в мокрый песок, чувствуя, как раскаленные искры прижигают кожу на затылке.
Ловец тем временем выпрыгнул вверх, даже не выпрыгнул, а словно вбежал по прозрачной лестнице, пропустив творения рук своих под собой. Ни один из огненных посланцев не достиг цели, они врезались в отражения леса, заметались и взорвались, рассеявшись сияющими брызгами по камням.
— Снорри, держись, не высовывайся.
— Дом Саади, улыбнись им, иначе нам конец!
— Позже, позже…
Стоило Рахмани коснуться пятками земли, как небо разбилось на мелкие квадраты. Сверху падала сеть, мерцающий узор из повторяющихся ромбов. Снорри перевернулся на спину, отплевываясь от песка, затем неуклюже встал на колени, он еще не вполне адаптировался к новому телу, и попытался привлечь внимание друга к сети. Сеть падала неторопливо, парила невесомой фатой, а Рахмани словно ничего не замечал.
Он опять развернулся вокруг оси, раз, другой, третий, превращаясь уже не в дымное облако, а в тугую воронку циклона. Он нащупывал слабый узел в пространстве мира. Узел был рядом, под рукой, только надо было превратить руку в нечто иное, чтобы узел нащупать и распустить. Распустить, пока они не накинули сеть…
На теле у Снорри после превращения теперь было много длинных жестких волосков, но они совсем не грели. Волоски встали дыбом, разом потянулись в сторону гудящей, раскачивающейся, как пьяный гриб, воронки. Песчинку спустя Два Мизинца с изумлением обнаружил, что не только редкая шерсть, но и задняя пара голенастых конечностей понемногу отрывается от земли.
«Аша Вахишта, очисть землю от скверны, Аша Вахишта, очисть нас от зла…»
Рахмани послал брата-огня вертикально вверх. Сеть из черных заклинаний застонала, разом превратившись в комок сосудов, построенных ромбами. На голову ловцу, на горячую воду озера, на вытянувшуюся спину водомера закапали дымящиеся багровые капли.
Сеть порвалась, с неба донесся визг, а в следующий миг Снорри Два Мизинца увидел такое, о чем не мог позабыть еще очень долго. И что самое неприятное — он сразу понял, что воспоминание будет преследовать его во сне и вырывать из сна, как щипцы кузнеца вырывают из горнила раскаленную добела подкову.
Снорри увидел, откуда растет брызжущая кровью сеть.
Ткачи прятались за фасадами ложных отражений, выпростав свои гибкие, нервные конечности из рукавов серых балахонов. Сеть росла прямо из их рук, из кончиков пальцев, из ладоней, и ткачей теперь корчило от боли, потому что продолжения их сосудов и нервов полыхали, сворачивались струпьями и осыпались на берег бурым пеплом.
Прежде чем посланцы ордена избавились от горящей сети, Снорри успел заметить, как они сами полосуют ножами багровые тяжи паутины, вызывая к жизни целые фонтаны крови. Двое из монахов упали и катались по земле. Лиловый огонь Рахмани слишком быстро добрался до их верхних конечностей, оплавив и искалечив их навсегда.
Над бурлящей поверхностью озера стояли такие гул и стон, что Снорри не слышал собственного сердца.
Ловец поддерживал сферическую оборону все с большим трудом. Его не хотели убивать, для Снорри это было очевидно. Его изматывали, чтобы накинуть сеть. Морщинистые руки серых монахов шевелились немыслимо быстро и подозрительно походили на клешни. Руки метались, нарезанный полосками горизонт вздрагивал, отражая полеты огненных шаров, в сторону ловца устремлялись новые сети.
То, что увидел Снорри под серыми балахонами, подтвердило его худшие подозрения. У монахов не было
