pежет встреченный объект, как масло, под самыми разными углами. Словно невидимая гильотина, понимаете? Отрезанные части исчезают, но это еще не все...
— Что еще?.. — Про отрезанные части я бы сам мог ему порассказать, но решил дослушать, а заодно разобраться со зрением. Почти наверняка этот Лексей Лексеич, или как его, тронулся мозгами, но злить его пока не стоило. Пусть базарит...
Там внизу, метрах в двадцати, на дорожке, куда я не доехал, расплывалось черное пятно. Сначала это было похоже на кусок бампера, затем — на забытый плащ и на нефтяную лужу. Хрен его знает, я близко нефтяных луж не встречал, но эта зараза росла в размерах.
— Слышь, дед, как тебя, погляди!
— Опа, очередная новинка...
— И вон там... — Я показал еще ниже по склону. Еще две черные лужи растеклись и застыли почти правильными кругами, метра по два в диаметре. Хотя с такого расстояния точно было не разглядеть.
Мне показалось, что стало еще темнее, и воздух... Черт, старикан был прав, воздух точно шипел в легких, как крепкая газировка. Горячая, блин, газировка.
— Дед, похоже, мы на пару шизнулись? — предположил я.
— Как будто люки, да? — Он сделал несколько шагов по дорожке, но потом одумался и вернулся. — Люки... Вот только куда они ведут?
Я подумал, что знаю, куда, но вслух не скажу.
— Хорошо бы прокатиться до Белого, — затянул свою песню старикан. — Хотя бы краем глаза взглянуть, что же там взорвалось...
— Дед, вались в тачку, надоел ты мне! Будешь нудить — оставлю на дороге! И поедем назад, в поселок. Вперед все равно никак...
Он мигом заткнулся и послушно залез в машину. Правда, пассажирская дверца перестала закрываться, пришлось деду всю дорогу придерживать ее рукой. Я тронул с места; одной рукой крутить баранку оказалось чертовски тяжело. Помпа гидроусилителя приказала долго жить. Предстояло развернуться на полосе шириной меньше трех метров.
— Думаешь, потравили нас?
— Для отравления галлюцинации слишком четкие... Я был бы рад предположить, что все это мерещится мне одному, но я встретил вас, и встречал других... Там, на станции, я видел, что стало с теленком.
— С теленком?
— С теленком. Он не мог убежать, хотя очень хотел. Наверное, он мычал, но сквозь стекло не слышно. Вы обратили внимание, как тихо? Это оттого, что граница не пропускает звуки. Поэтому я и склонен считать, что мы внутри. Когда оно прозрачно, тогда пропускает мелкую живность. На станции я видел теленка и видел клетки с курами. Куры были в порядке, а теленка разрезало пополам. Оно каким-то образом реагирует на скопление живых целей.
— Пополам? — Мне припомнились голые женские ноги, торчащие из серой ваты.
Мы медленно взбирались обратно в гору. Я уже не был точно уверен, чего хочу больше — прорваться к шоссе нижней дорогой или снова увидеть поселок. Мотор хрипел, но слушался.
— На Белом озере детский лагерь и фазенда лесника, — бубнил дед. — Вероятно, им нужна помощь... — Трупы, — вспомнил я. — Где трупы? Какие трупы?
Мы базарили, как два конченых психопата.
— На станции, — оживился старикан. — Я вышел на станцию почти вплотную за стеклом. Оно там двигалось очень медленно. Теленка разрезало по диагонали, почти пополам, представляете? И передняя его часть исчезла. Я видел его целым, а спустя секунду только зад, представляете?
— Представляю, — сказал я. — Слышь, отец, ты за мной посматривай, ладно? Если шо, ключ повернешь...
Хотя, если честно, башка уже не кружилась, как раньше. Я почти оклемался и стал думать, что «келдыш» прав. Это не от удара; какая-то гадость была распылена в воздухе. Глюки, сказал я себе, як пить дать, глюки. Потравили нас химией, вот медведи с хоботами и мерещатся. Мне бы только до телефона доползти...
— Там были люди... — Дед снова затянул свою песню. Он говорил словно через силу, словно убеждал себя, что обязан мне все рассказать. — Некоторых стекло пропустило, представляете? Они очутились на нашей стороне и даже не заметили. А от других остались только ноги. Там стояла очередь, возле киоска, представляете? Стекло прошло, и осталась очередь из одних ног, они потом упали... Оно резало избирательно, в десятке метров от ларька две девочки уцелели... Я кричал им, пытался предупредить, но с той стороны меня не видели и не слышали. У меня вообще сложилось впечатление, что с той стороны границы все воспринимается несколько иным образом...
Я хотел ему сказать, чтобы заткнул пасть, но тут он сам выдохся. В метре от обочины, прямо посреди черничника, набирал силу очередной черный люк. Теперь мы могли разглядеть эту дрянь вблизи. Настоящий люк, даже слегка рифленая поверхность, очень похожая на чугун, только здоровенный, блин. Если бы мы не видели раньше, как они растут, я бы решил, что круглую железяку просто выронили с грузовика.
Наверное, пока она росла и была жидкой, то просто сожрала траву и кустики... и даже откусила сосенку. Сосенку я заметил только теперь. Аккуратно так подрезанная под самый корешок, лежала в стороне. Откатилась немножко, короче. Но пенька и в помине не было. А люк подсох, и теперь на него сверху иголки, шишки всякие сыпались. Корки, короче, натуральная ракетная, блин, шахта...
— Давно сформировался, — хрипло произнес у меня над ухом Дед. — Если вы не возражаете, я бы вышел, и...
— Возражаю, — сказал я и нажал на педаль.
Я бы предпочел сунуть волыну в рот, чем потрогать пальцем эту черную парашу. А еще я представил, что будет, если следующий люк затвердеет посреди тропы.
— Слышь, отец, ты шо, Келдыш, блин? Шо ты лезешь, куда тебя не звали?
— Мне неловко об этом упоминать, но... Я действительно много лет отработал на кафедре физики...
— То-то, я слышу, пальцы разгибаешь... А какого хрена к Павлу нанялся?
— Наука вся в прошлом, — он лыбился кривенько, вроде как виновато. — У меня астма разыгралась... Поддался, знаете, прочитал объявление, что в загородный дом требуется сторож-истопник, с проживанием...
Мы выкатились обратно к озеру. Чмырей этих, возле палаток, не было, но мне показалось, что вроде бы кто-то купался недалеко от берега.
— Почему мы остановились? — спросил Дед.
— Потому что. Помолчи минуту, как человека прошу!
К озеру выкатились, а не светлее ни фига. Сосняк расступился, и я, наконец, рассмотрел, блин, шо такое на небе творится. Мама родная, там натуральное затмение началось, звездочки моргают, ну корки, одним словом.
Шо там на нашей Сосновой аллее деется, отсюда было не видать, но огоньки мелькали, и крики доносились, вроде как даже со смешком. Электричество в поселке пропало, это к гадалке не ходи, но мне на электричество глубоко положить было. Я думал о своем: что было глюками, а что — нет? Раз людишки живы и смеются, стало быть, никаких белых медведей в поселке нету...
А обо что я тачку разбил?
— Вы боитесь заезжать в поселок? — допетрил дед. — А что там случилось?
— Ни хрена я не боюсь! — разозлился я и свернул к воротам.
Короче, как пацан, поддался на «слабо». Свернул бы, как сразу хотел, к верхней дороге, глядишь — прорвались бы. Но не свернул и угодил во все это дерьмо вторично.
Мы проскочили под шлагбаум, и тут на меня снова накатила тошнота. Не помню, как по тормозам дал и наружу выкатился...
Их двое было, чмырей этих ментовских — блондинчик, сопляк совсем, а второй — лимита сраная, по харе видать, красный, весь в прыщах, и озирался, будто слямзил что-то. Впрочем, я не удивился бы, что так и есть, от говнюков этих еще не того дождешься. За компанию менты волокли цыгана помятого, в желтом свитере. Это я после разглядел, что он в желтом, когда второй раз малость того... рассвело. Он и не цыган
