Кажется, мою шутку не оценили. Нам оставалось от силы полчаса. Милое дело, застрять во мраке. Я думал о Неле, как она там, и рассматривал русый затылок малышки, завернутой в яркий платок. Тонкими ручками она старательно обнимала баулы со жратвой. Я спрашивал себя, зачем все это. Мы сделали правильно, но.
Доставка еды, чтобы продлить агонию, хе.
Раду замыкал, озирался, перебрасывая из одной ручищи в другую длинное древко топора, а на крылечке малость отстал. Самую малость, да... И тут на него накинулся висевший внутри, за косяком, провод с тройником на конце. Гибкая сволочь обвилась вокруг лодыжки. Раду споткнулся, упал на ступеньки. Топор звякнул о камень.
— Ах ты, сука! — молдаванин сопротивлялся, черная жила тянула его в дом.
Он был похож на неандертальца, попавшего в плен к удаву. Голый торс, мокрый от пота, весь в царапинах. Впечатление усиливала мощная неровная щетина, занимавшая у него пол-лица. Впрочем, мужики зарастали поголовно...
— Руби его, режь! — рявкнули мы на три голоса. Ноги у меня вихлялись. На всякий случай трус Белкин отбежал по садику метров на десять, к поваленным воротам, там распахнул рот, как рыбеха. Во дворе покинутого дома раскачивались столбики с фонарями.
Валя топтался у забора, как приклеенный.
Вероятно, Раду был самый тяжелый, или. Или по совершенно иной причине. Но крыльцо затрещало, парень провалился.
— Помогите! — Он надрывал там внизу связки так, что сразу охрип.
Саша-Нильс выпустил из рук автомат. От крыльца по мощеной дорожке прямо к нам струилась трещина. На глазах трещина расширялась, лопалась облицовочная плитка, шатались чугунные фонарики.
Из дыры в крыльце столбом валила пыль. Раду, видимо, провалился не до конца, застрял где-то и усиленно взывал о помощи. Трус Белкин задвинул коляску на полосу псевдопаркета, покрывающего переулок за воротами, выдернул штакетину, она рассыпалась в руках.
Побежал вдоль трещины с пустыми руками, идиот.
— Валя, давай веревку! — Нильс молодец, вспомнил про снаряжение, хе.
Валентин застрял. Он переминался с ноги на ногу, но не мог сделать и шагу. Не то чтобы не хотел, а не мог себя победить, да. Я хорошо представлял это состояние; у меня так было, когда с вышки в воду прыгал. И понимаешь, что назад неудобно, а ноги словно ватные.
Не доходя нескольких шагов, я не выдержал, стал на четвереньки. Из дыры валила серая пыль. Не стоило приближаться, парень уже умер. Не слышал я его сердце, не слышал.
— Валя! — опускаясь на живот у дыры, хрипло позвал Нильс. — Я его вижу! Иди сюда, живо!
— Ни хрена подобного! — внезапно сорвался Валентин. — Тебе надо — ты и иди. Я возвращаюсь назад.
И положил кулачище на приклад ружья. Мне совсем не нравилось, как он все время норовил потискать свою пушку. Мы застряли на четвереньках. Малышка беззвучно плакала.
— Раду! — закричал сержант. — Эй, отзовись! Его голос словно провалился в пуховую перину. Дом смеялся, пустой и мертвый, в крыльце зияла рана. Рядом валялся обрывок провода, но не нападал.
— Нельзя быстро бегать, — в который раз, как слабое эхо, повторила малышка. — Они нападают, когда бежишь.
— Я сваливаю! — Валентин демонстративно шагнул по переулку.
— Они железные... — Девочка закусила губу. Потом не выдержала и заплакала.
— Мы договаривались, что будем держаться вместе! — напомнил Саша.
— Вот и держитесь! — нехотя обернулся сторож. — А меня увольте!
У него на лице дергались сразу бровь и уголок рта. Внезапно мне стало его жалко. Валя не хотел никому зла, просто не выдержал нагрузки. Похоже, что наша скромная коалиция дала трещину. Остатки коалиции, да.
— Проваливай, сука! — зарычал Нильс, вскакивая. — Только проваливай насовсем! Не дай бог тебя, гаденыша, в доме встречу! — Он забылся и взмахнул пораненной рукой, присел сразу. Занавеска, которой я его перевязывал, намокла от крови. Неужели артерия, хе. Тогда плохо. Белкин втянул воздух обеими ноздрями, словно так точнее приближал будущее.
Но близкой смерти сержанта я пока не различал. Зато чувствовал кое-что похуже, да. Цементный лес пер влево, попер на Березовую аллею. А с противоположной стороны, с холма, ускоренным темпом наступали заросли ржавой проволоки. Они уже перемололи, раздробили кирпичную ограду. Впереди проволочных чащ проступали ряды черных люков. Так много люков мы не успеем сжечь, они плодятся, как грибница.
Узкая полоска поселка, чудом уцелевшая, затягивалась. Вероятно, нас прикрыло озеро. Кто-то главный, кто-то, затеявший веселье, исправлял ошибку, хе.
Тут Катерина заплакала в голос.
— Вы что, очумели совсем, при ребенке? — вставил реплику трус Белкин. — Взрослые люди, да что же это такое?
Нильс сплюнул, по пути подобрал автомат. Входные двери за его спиной походили на голодный беззубый рот. Валентин попятился. Я кое-как разогнулся, заступил сержанту дорогу.
— Нет! — тихо, но твердо сказал я, чем несказанно сам себя удивил. — Не трогай его. Разве не слышишь?
В этот миг лохматое солнце закатилось за фиолетовую тучку, и озверевшие лица мужчин стали совсем черными.
— Пропустите, — ровно сказал Нильс.
— Ты думаешь, я обоссался? — зарычал из-за штакетника Валентин. — Ты думаешь, ты один герой, а остальные — говно? Нет больше паренька, разве не ясно?!
Саша-Нильс молчал.
— Вот что, давайте без драки, — торопливо начал трус Белкин. — Товарищ милиционер, мы сами с вами вызвались... разведать, так сказать... и помочь с девочкой, но...
— Там человек остался, непонятно разве? — сделал последнее усилие сержант. Повязка на его руке стремительно темнела.
— Если мы немедленно не перевяжем вашу рану, вы умрете от потери крови, — предупредил я.
Нильс так громко скрипнул зубами, что я вздрогнул. Потом сплюнул, отпихнул Валентина и первый зашагал по полированному псевдопаркету, да. Повернул домой. Я развернул коляску. Паркет под ногами тихонько дышал. Бородатое светило лыбилось и терлось гривой уже о самые верхушки поганок. Очень далеко, на пределе моей чувствительности, пролетели розовые шары. Вышли на охоту, милое дело...
— Будь добра, не хнычь, — попросил я малышку, не слишком надеясь на понимание. Однако, милое дело, девочка заткнулась. И трус Белкин покатил ее дальше, громыхая колесами. Толкал и сочинял, что скажу там. Что скажу там, если Он все-таки существует. И еще, да. Еще обдумывал момент, трусы всегда обдумывают. Я прикидывал, вколоть себе оставшееся. То, что я вколол Неле, или мучиться, пока Он не призовет.
В родной, хе-хе, двор мы вкатились затемно. На крыше отсутствовал часовой, м-да. Я издалека понял, что они ушли. Бросили на произвол женщин, стареньких тетушек. Они ушли, шлейф их нервных мечтаний трепетал над горячей землей. Шайка Жана ломанулась навстречу гибели. Дед поступил хитрее, Дед, да. Сгоношил детей к эпицентру.
Я наслышан, я болтал с призраком Элеоноры, я знаю про Симулятор. Осталось превратиться в Македонского или Бонапарта, и процесс завершен. Логический финал для труса Белкина — сбежать в уютную гавань безумия...
В прихожей я заставил Нильса лечь, перевязал. Подвальное население кинулось жадно делить добычу, Валя выстрелил в потолок. Я не хотел спускаться к ним. Там, в гараже, все было кончено. Кончено то, что так чудесно началось тридцать два года назад, когда аспирант Белкин волочился за самой красивой выпускницей.
Катерина подергала меня за палец.
— Пойдемте, надо спешить...
