Там он сдал книги, сунул авоську в карман и вышел на тенистую улицу, готовый к двум месяцам сплошного безоблачного отдыха.
Радости нужна бесцельность. Он бродил по городу просто так. Зашел в Старую Крепость, долго слонялся по узким запутанным улочкам; булыжная мостовая делала шаги неровными и ломкими.
На террасе летнего кафе, под полосатым тентом, он выпил чашку кофе и снова углубился в булыжные лабиринты, направляемый той спокойной и нетребовательной радостью, которая присуща отжившим свое людям, но посещает изредка и двадцатилетних. Через красный зев Львиных ворот он покинул крепость и по горбатому мостику через крепостной ров вошел в Парк Победы.
Миновал гранитный обелиск, обогнул цветник, пруд с лебедями и попал на свое излюбленное место — детскую площадку, где когда-то сам качался на качелях и копался в песке. Сюда он приходил только в минуты радости. Усаживался на скамейку и позволял себе не думать ровным счетом ни о чем.
И вот теперь Виктора объяла удивительная эйфория — просто оттого, что он есть. Он ощутил все свое тело, свое существование в мире и весь мир как бесконечно яркое, праздничное, как само по себе изумительно прекрасное целое…
Такое ощущение не могло окончиться ничем, не могло бесследно погаснуть, Он смотрел на играющих в песочнице детей, и внезапно ему стало ясно, ЧТО должно произойти, ЧТО сделает он, Виктор.
Над песочницей пойдет дождь из апельсинов.
Покамест это самому Виктору казалось забавной шуткой. Подумать только, ДОЖДЬ ИЗ АПЕЛЬСИНОВ…
Он необычайно ярко представил себе огненные крупные апельсины, мягко, точно снежные хлопья, кружащиеся в воздухе и опускающиеся на изрытый песок. На какой-то миг они стали для него осязаемы, обрели плотность, вeс, запах; казалось, он вместе с ними парит в солнечном воздухе.
И тут пространство скрутилось в черную длинную трубу, и по ней песочница с детьми ринулась навстречу Виктору. В воздухе витали апельсины. Он не слышал, как вскрикнули, мамы, как могучий ветер рванул купы деревьев и затих. Он потерял сознание.
Беспамятство длилось считанные секунды. Очнулся Виктор от боли, которая яростно ввинчивалась в его затылок, чуть выше основания черепа.
Над песочницей стоял крик. Мамы и бабушки ловили детей, вырывали у них из рук апельсины и поспешно швыряли на песок. Дети ревели в голос. Их хватали поперек туловища, в охапку и тащили прочь. Будто не фрукты, а бомбы или гадюки свалились в парк с неба.
На Виктора никто не обращал ни малейшего внимания.
Отовсюду сбегались люди. Вокруг усыпанной апельсинами песочницы образовалось потрясенное безмолвное скопище. Виктор встал и начал протискиваться сквозь парализованную толпу.
— Дайте пройти, граждане, — говорил он тоном человека, облеченного властью. — Посторонитесь, граждане. Дайте же пройти…
Перед ним расступались. Он подошел к песочнице и нагнулся, морщась от головной боли.
— Не трогайте! — испуганно крикнули сзади.
Виктор коснулся апельсина — нет, не апельсина: воздушный волчок крутнулся в песке, и пальцы окунулись в пустоту. Второй плод точно так же исчез, не давшись в руки и оставив после себя песчаную воронку. Кто-то из толпы присел на корточки и опасливо потрогал апельсины. Они остались целы. Тогда человек взял один, подбросил на ладони.
— У одних лопаются, у других — нет, — зашумели в толпе.
Человек, подобравший апельсин, ногтями содрал брызнувшую ароматом корку и разделил плод на дольки.
Поколебался и в полной тишине отправил одну в рот.
В толпе ахнули. Человек прожевал дольку.
— Нормально, — сказал он. — Настоящий.
Тогда люди стали — так осторожно, словно у них были стеклянные руки, — подбирать апельсины.
Виктор ошалело выбрался из толпы. У него невыносимо ломило в затылке. Он шел по городу, как канатоходец. Оказавшись на его пути, прохожие сворачивали в сторону. Дома он почувствовал такую усталость, словно разгрузил эшелон апельсинов. Еле добрался До кровати и сразу провалился в сон.
Разбудил его стук входной двери — с работы вернулся отец.
— Сдал? — спросил отец.
— Четыре.
— Ну и ладно. Отдыхай.
Он снова заснул и проснулся поздним вечером. Коекак поужинав, Виктор уселся за письменный стол и попытался подробнейшим образом вспомнить все, предшествовавшее апельсиновому дождю. Мысленно шаг за шагом он восстановил свою прогулку по крепости, по парку, потом — до последних мелочей — то, что он почувствовал, сидя на скамье. Он сосредоточился, пытаясь сотворить хоть один апельсин. Безуспешно.
Лишь когда он напрягся всем телом, всем разумом, на столе появился и сразу исчез туманный шар, с кулак величиной. Тут же предельная концентрация сменилась расслабленностью и безразличием. Решив, что на сегодня хватит, Виктор улегся в постель и моментально заснул. Нечто внутри него властно требовало сна, как можно больше сна.
А утром, проснувшись и щурясь на солнце, жарко пронзавшее тюлевую занавеску, Виктор сразу вспомнил вчерашнее и, уставившись на стол, всем своим существом прнказал: «АПЕЛЬСИН».
Занавеска взметнулась к потолку. На столе появился апельсин. В голове Виктора жарко провернулась боль.
Он встал, подошел к столу, осмотрел апельсин. Потом тронул его пальцем, и плод исчез. От воздушного толчка занавеска пузырем вылетела в открытую форточку.
Виктор вздрогнул. Несколько минут он стоял неподвижно, стараясь обрести способность к хладнокровному рассуждению. Затем попробовал сотворить обыкновенную спичку. Мигом она возникла на столе, вызвав у Виктора лишь слабый укол головной боли.
Еще несколько минут ушли на раздумья. Потом Виктор начал ставить опыты.
Как и следовало ожидать, в плотно закупоренной бутылке спичка не появлялась. Стоило вынуть пробку, внутри бутылки удавалось сотворить и спичку, и даже предметы покрупнее, не пролезавшие в горлышко.
В ванной, где отсутствовал прямой солнечный свет, чудеса не получались.
Все сотворенные предметы мгновенно превращались в воздух от одного прикосновения. Ни перчатки, ни пинцет не меняли дела.
Предмет, сотворенный на весу, незамедлительно подчинялся закону всемирного тяготения. Встретив на пути свободного падения руку Виктора, предмет исчезал. С разламывающейся от боли головой Виктор повалился на кровать. Он уяснил, что обладает способностью творить любые предметы из солнечных лучей и воздуха.
Оставалась одна неясность — хотя это и маловероятно, но предметы могли попадать к нему откуда-то извне.
Немного поразмыслив, Виктор подошел к столу и сотворил двухкопеечную монету из чистого золота. Сомнения отпали. Он не переносил вещи в пространстве, он их творил, Виктор прилег, но сквозь узловатую боль, ворочающуюся в мозгу, до него дошло, что он может творить золотр, А второй мыслью была та, что он не может взять в руки ничего сотворенного. Он вскочил и кинулся к столу, Действительно, золотая монетка обратилась в ничто от одного его касания. Та же участь постигла и платиновое Кольцо, и бесподобный бриллиант, размером со спичечную коробку.
Но ведь люди в парке брали апельсины!
Наспех позавтракав, Виктор надел костюм и выбежал на улицу. Он выбрал для опыта безлюдный переулок и, стиснув зубы от боли, сотворил на тротуаре кошелек.
Перешел на другую сторону, стал ждать. Первый же прохожий поднял кошелек, не нашел в нем ничего и бросил находку. А от прикосновения руки Виктора кошелек исчез.
Домой Виктор вернулся в полном разброде мыслей.
Теперь он окончательно уяснил границы своего невероятного дара. Виктор мог творить любые
