хоть когда-нибудь добром такие истории заканчивались, когда ради бабы на кон жизнь ставилась? Начиная с Троянской войны, а то и раньше заглянем!
— А ради чего тогда жизнь, Сема? — всплеснул руками профессор. — Вот давай хотя бы девочку спросим. Аня, ты как полагаешь, что важнее — науку продвинуть или любимого человека спасти?
Младшая растерялась.
— Ниже пояса бьешь! — загудел Шпеер. — Запрещенные методики эмоционального заражения! Поставь ребенку вопрос иначе. Ты бы еще сравнил ее маму и соседского котенка!
— Анечка, ты поняла вопрос? — вытянул костлявый палец Харченко.
— Что же я, совсем дурная? — Младшая обидчиво зыркнула в сторону Шпеера. — Я думаю, что надо всегда решать по совести… — Она, в который раз, смутилась под взглядами мужчин. Оба словно чего- то ждали, а Анке казалось, что она ответила предельно ясно. — Надо так, чтобы душа потом не болела, чтобы стыдно перед собой не было. Ну, чтобы когда спать ложишься, камень на сердце не давил…
— Какие еще нужны тебе доводы? Девочка не глупее нас с тобой… — Харченко горячей ладонью потрепал Младшую по макушке. — Я вот что думаю, Семен. Тебе не приходило в голову, что нарушаются основные законы сохранения энергии?
— Не понимаю, о чем ты, — Шпеер после Анкиного выступления тоже выглядел смущенным. — Они так же смертны, хоть и живут по семьсот лет. Их точно так же вытесняют дети и внуки, просто чуть медленнее, благодаря Эхусам. Конечно, это уже колоссальное достижение. Я согласен, дух захватывает, но в мировом масштабе ничего не меняется.
— Сема, это прецедент. Предположим, что ходячих реанимаций не несколько десятков, а несколько десятков тысяч. Ты же говорил, они размножаются, пусть и медленно… Если мы примем это маленькое допущение, то неизбежно придем к выводу, что через сотню лет на планете негде будет поставить ногу. Возьми калькулятор и проверь!
— Миша, ты можешь думать о себе, а не о других? Хоть сейчас, а? Возможно, потому Эхусы и не размножаются, и работают так медленно, чтобы мы не толпились на планете…
— Семен, я о другом говорю… Взглянем на дело с точки зрения законов сохранения вида. До сей поры при всем развитом, как нам кажется, человеческом разуме люди действуют согласно животным инстинктам. Все, что касается сохранения потомства, защиты слабых, поиска пищи, любовных игр… Мы не так далеко ушли от прочих млекопитающих, верно? И в этом, если хочешь, есть Божественная логика. Боже упаси, я не ратую за войну как за средство оздоровления генотипа, но ведь общеизвестно, что следствием войн и мора являются демографические всплески.
— Вот оно что! Война — это естественный регулятор, а Эхусы не имеют права на существование?
— Если бы они только продлевали жизнь здоровым организмам, то, возможно, общая экосистема планеты смогла бы подстроиться! Но, смотри, что получается! Лев догоняет самую слабую антилопу, какой- нибудь коршун тоже ловит самого хилого зайца и так далее. Разве у людей иначе, Сема? Я выскажу мысль, которая покажется тебе кощунством. Разве то, что происходит последние пятнадцать лет в бывшем Союзе, не похоже на естественный отбор?
— Мишенька, тебе ли об этом рассуждать? Ты пострадал от этого развала больше чем другие! Прости, но разве должен человек, у которого десятки научных трудов, жить в такой нищете?! Значит, по- твоему, вершиной украинской, да и российской эволюции должны стать несостоявшиеся в спорте боксеры и перешедшие в христианство разжиревшие комсомольцы?
— А почему нет? И не смотри на меня с таким ужасом; я в курсе, что выгляжу, как восставшая мумия… Подоплека явления, конечно, в политике, в социальных проблемах, биология тут не при чем. Причины разные, Сема, но характер процессов идентичен. Пусть кому-то кажется, что последнюю революцию запланировали, пусть кивают на Горбачева, но это не миграция белок, черт возьми! Движутся огромные пласты, меняется идеология, сами формы существования общества. Процесс болезненный, но вполне естественный, как замена хвощей лиственными породами. Как гибель динозавров. А то, что делают… Не знаю, как их правильно назвать, атланты? Звучит неестественно… То, что они делают, это слишком… рационально, понимаешь?
— Понимаю. А вдруг это новая ступень Божественного, или далее дарвиновского отбора?
— Нет, Семен. Они пытаются спасти ту самую отставшую от стада антилопу. Того хилого зайца, который должен был достаться коршуну! Я говорил тебе о десяти тысячах реанимаций, а теперь примем другое допущение. Сегодня они спасут гниющего заживо Харченко, потому что у Эхусов упала продуктивность. Потому что их интересуют мои работы по молекулярному кодированию. Прекрасно! А Шпеер служит им много лет… Не перебивай, у меня и так сил нет. Допустим, завтра им понадобятся деньги, или земля, или лобби в каком-то парламенте. Тогда Коллегия бодро проголосует за оживление олигарха? За продление жизни партийному бонзе? Я тебя спрашиваю, где граница этичного и рационального?
— Им не нужны деньги, и земли достаточно…
— Сема, не глупи. Это вчерашний день. Я же не спрашиваю, кто дал им право решать? Тут все понятно: у друзей Маркуса в руках уникальная технология. Но она не вечно останется достоянием Коллегии, ты сам это прекрасно понимаешь. При современных методах разведки это лишь вопрос времени. Тебе не кажется страшным, что мы получим средство, нарушающее главные законы эволюции? — Харченко закашлялся, хватаясь за грудь.
— Сема, — совсем другим, глухим голосом спросил он. — Это больно?
— Нет. Больно будет потом, когда ты встанешь здоровый, с новыми зубами. Тут подойду я и пару штук выбью. Чтоб не выпендривался.
Профессор натянуто рассмеялся, показывая, что оценил шутку. После этого они больше не спорили, а Шпеер занялся своими непосредственными обязанностями — проверил повязку, велел Анке распаковать свежий шприц, померил раненому давление. Было заметно, что он с профессором не согласен и ему очень хочется настоять на своем, но врачебные обязанности перевесили. Харченко на глазах делалось хуже, дыхание стало прерывистым, всем телом колотился, скидывал одеяло. Шпеер пытался влить ему что- то в рот, зубы профессора лязгали, лекарство лилось на грудь. Наконец Анку послали за Марией, Она бежала по пружинящим теплым полам и думала про зайцев и антилоп. Зайцы и антилопы были естественные, сказал Харченко, а люди — нет.
Получается, что люди были самыми страшными.
Глава 24
Спать Младшей окончательно расхотелось. Накинула куртку и помчалась на верхнюю палубу. Великанша, как всегда, бодрствовала, и непонятно было, когда она вообще отдыхает. Рубка почти не освещалась, на стенах вспыхивали голубоватые значки, но на сей раз это была не карта мира, а что-то другое. Один ряд значков, заключенный в узкую полоску от пола до потолка, стоял почти недвижно, по слева и справа от него символы непрерывно перемещались сверху вниз и наоборот. Это походило на голографическое изображение барабанов в огромном игральном автомате, только ничего подобного вишенкам или семеркам не возникало. Периодически три полосы замирали и совместившаяся горизонталь вспыхивала зеленым. Но хозяйка Тхола внимания на стену почти не обращала.
Прямо из пола, розно в центре помещения вырастал розовый пористый гриб, в точности молодой шампиньон, достигал уже сантиметров семьдесят в высоту и продолжал расти. «Шляпка » гриба слегка пульсировала и распространяла вокруг себя плотное сияние. Мария сидела, скрестив, как йог, ноги, погрузив ладони в свет, губы ее тихонько шевелились, по лицу пробегали голубоватые переливы. Анка подошла ближе, люк позади стянулся с привычным чмоканьем, но сидящая женщина словно не заметила ее присутствия.
Вблизи Анка еще кое-что разглядела. Просто, чтоб это увидеть, нужно было подойти совсем близко
