Жадностью и хитростью не уступал он Ким Чхи Ду. Что ни праздник — несет начальнику уезда дары.
Стараются торговцы друг перед другом, норовят подарок получше да побогаче подарить — начальника ублажить.
Но вот что однажды случилось.
Близился Новый год. Самое время дары подносить. И стали торговцы прикидывать, какой бы подарок начальнику сделать, чтобы и дешево и сердито. Жадные ведь они, купцы.
Думал, думал Ким Чхи Ду и придумал. Только солнце за горой скрылось, взял купец нож небольшой, перелез через каменную стену, прямо у сарая Ли Чхи Ду очутился. Не беда, что на замке. Даром он, что ли, нож припас? Открыл он тем ножом замок, вытащил штуку красного шелка, снова запер замок, будто и не было ничего. Домой вернулся. Взял на другой день украденный шелк, завернул аккуратно, начальника идет поздравлять с Новым годом.
Ли Чхи Ду то же самое сделал. Забрался ночью в кладовую Ким Чхи Ду, украл штуку синего шелка, начальнику уезда поднес.
Сразу смекнул жадный начальник, отчего Ким Чхи Ду принес красный шелк, а Ли Чхи Ду — синий. Позвал он к себе Ким Чхи Ду и спрашивает:
— Какое наказание тебе положено за кражу, знаешь?
— Любое назначьте, только не убивайте, — отвечает купец.
Велит тогда начальник слугам дать купцу пятьдесят палок. Всыпали слуги купцу хорошенько, в тюрьму бросили.
На следующий день позвал начальник уезда к себе Ли Чхи Ду, ему тоже велел дать пятьдесят палок и в тюрьму бросить, в ту самую, где сидел Ким Чхи Ду.
Проезжал через город важный чиновник из Сеула. Узнал, какой лихоимец начальник уезда, решил поднажиться. Вызвал начальника к себе и говорит:
— Спору нет, обманывать чиновника — преступление, но не меньшее преступление — обирать подданных. Посему приказываю тебе взятый у купцов шелк немедля отправить королю.
Пришлось начальнику отдать шелк и выпустить на волю купцов. Стали купцы думать да гадать: начальник боится чиновника из столицы, но уедет чиновник — и начальник опять хозяином в городе станет. Решили тогда купцы вернуть начальнику шелк, что отнял у него столичный чиновник.
Досадно начальнику, что столичный чиновник его обобрал. Вызвал он к себе слугу самого что ни на есть верного, денег ему дает, велит чиновника убить. Пошел слуга на постоялый двор, а чиновник там. Подкрался к нему слуга, но только хотел ударить ножом, как чиновник вскочил, мокчхим[62] в него запустил, убил слугу. Тут откуда ни возьмись — на пороге уездный начальник, нож в руке держит. Не терпелось начальнику самому поглядеть, как слуга убивать чиновника станет. Побежал он на постоялый двор и все собственными глазами видел.
Стоят чиновник с начальником, каждый нож в руке держит. Потом как бросятся друг на друга. Так оба и погибли.
Тут купцы подоспели. Видят — трое на полу в луже крови валяются, не дышат. Испугались купцы, после мешок с добром искать стали, которое чиновник у начальника отнял.
Первым увидел мешок Ким Чхи Ду, схватил, на спину взвалил и побежал в горы. Ли Чхи Ду за ним. Догнал его на вершине горы, у крутого обрыва. Ухватился за мешок и давай к себе тянуть. Ким Чхи Ду не пускает. Возились они, возились, вдруг оступились и вниз полетели. Там и нашли свою смерть.
Утром слуги проснулись, видят — трое убитых лежат, бросились искать мешок чиновника — они его еще накануне приметили — не нашли. Побежали к вершине горы, смотрят — мешок на земле лежит, а рядом два ножа.
— Вернемся — нас схватят, обвинят в убийстве и тут же казнят, рассудили они. Поделили добро, только их и видели!
ВЕСЕННИЙ СОН ВСЕ РАВНО ЧТО МИРАЖ
Жил на свете отец с двумя сыновьями. Жили они, горя не знали, и вдруг отец умер. Умер, а завещание не оставил.
Прошло несколько дней, и однажды, весенней ночью, когда младший брат крепко спал, старший, жадный-прежадный, вдруг как закричит. Проснулся младший в страхе, не поймет, что случилось, и говорит:
— Если ты, брат, хочешь криком выразить скорбь по отцу, то давай кричать вместе!
Отвечает старший брат:
— Дело не в крике. Во сне мне явился отец и так ласково говорит: «Возьми себе все рисовые поля и ферму в горах». Сказал — и исчез. И так мне радостно стало и в то же время грустно, что я закричал.
Смекнул младший брат, куда старший клонит, притворился, что спит, а сам закричал. Проснулся старший брат, в чем дело, спрашивает, а младший ему отвечает:
— Явился мне во сне отец и говорит: «Отдай дом брату, а себе возьми домашнюю утварь, рисовые поля и ферму в горах». Сказал так и исчез. «Такова твоя воля?» — воскликнул я и проснулся. До сих пор в ушах моих звучит голос отца.
Рассмеялся старший брат и говорит:
— Весенний сон все равно что мираж, ничего он не значит.
Отвечает младший брат:
— А ты разве осенний сон видел?
КАК ПОМЕЩИК БЫЛ ЗА АЛЧНОСТЬ НАКАЗАН
На широком помещичьем подворье молотили ячмень: только и слышно было:
Хви-пхук! Хви-пхук! И вдруг: тя-ак! — раздался жалобный писк.
Понял тут старый батрак Доксве, что по живому хватил. Поднял колосья, так и есть: цыпленок уже не дышит. Пока батраки обедали, он на гумно забежал.
А помещик в ту пору на соломенной циновке лежал, за батраками следил. Увидел цыпленка, как закричит на батрака:
— Ты что, ослеп, окаянный? За что цыпленка убил? Ну-ка плати, да живее!
Не выдержал тут Доксве и говорит:
— Послушай, хозяин, цыпленку-то цена грош, а ты вон как раскричался!
Отвечает помещик:
— Ты мне зубы не заговаривай. Плати — и все тут!
— Так и быть, — говорит крестьянин. — Заплачу я тебе! А сколько?
— Девять лян давай, — отвечает помещик.
Удивился Доксве, и другие батраки рты поразевали.
Говорит Доксве:
— Ты, хозяин, вздумал над батраками измываться — не выйдет! Где это слыхано, чтобы цыпленок девять лян стоил!
— Хватит болтать. Мой цыпленок и того дороже!
Не стерпели тут батраки, вступились за Доксве и говорят:
— Думаешь, батрак не человек, над ним издеваться можно? А ведь правда! Гнут день и ночь батраки на помещика спину, а тут на тебе! За цыпленка плати девять лян, когда он от силы два пхуна
