всего приходилось Марии с ее ростом. Некоторые малые дети даже ухитрялись попробовать на зуб ее кожаные ботинки и обшлага рукавов.
— Не мешайте им, — одними губами скомандовал Марии дядя Эвальд. — Эта застава много десятков лет не встречала гостей.
— Я не мешаю. Если двинусь с места, непременно кого-нибудь раздавлю. Они так и будут глазеть на меня? Они вообще понимают английскую речь?
— Образованные понимают…
— Вот как? В этой клоаке есть образованные? — Мария в третий раз взяла за шкирки и поставила на землю двоих детишек. Девочкам было лет по шесть, а может и больше, они хихикали и настойчиво пытались проникнуть в карманы кожаной куртки наездницы. Непросто разобраться с возрастом ребенка, если он похож на обросшую мартышку и при этом одет как средневековый старичок.
— Брауни покинули Измененный мир не так давно, во всяком случае, после истребления круитни их еще часто видели. По слухам, они помогали круитни строить могильники еще при Кромвеле, а одиночки живут в стенах старых домов до сих пор! — Через плечо докладывал глава септа, пока мы медленно двигались по раздолбанной мостовой к западным воротам.
— Что за круитни? — Мария вытащила из кармана очередную попрошайку.
— Так раньше называли пиктов. Это один из народов Острова, полностью истребленный скоттами у озера Лох-Несс…
— Тихо! — перебила тетя Берта. Она оглянулась, и стало заметно, что теперь милой кровнице нельзя дать больше шестидесяти. За какой-то час тетушка сбросила четверть века. Я слышал, как ее сердце возвращается к забытому степенному ритму. — Эви, скажи всем, чтобы держались за руки!
Она поспешала за младшим всадником, его лошадка довольно бойко цокала копытами по мостовой, так что нам с Анкой иногда приходилось пускаться рысью. Остальные всадники куда-то подевались, а голосящая веселая толпа буквально висла у нас на руках. От них шел острый запах, не то чтобы противный, но постоянно щекотало в носу и хотелось чихнуть. Эти малышки даже не пытались говорить на языке Долины, тетя Берта заметила, что они пользуются одним из галльских диалектов, и понять их невозможно.
Потому что этот язык умер пару тысяч лет назад. На очередном повороте дядя Эвальд крикнул, чтобы мы подождали Саню, он раздает детям леденцы, купленные в той же дежурной аптеке. Наконец улыбающийся, обалдевший дядя Саня вырвался, и тут свора туземцев как-то разом отступила. Сквозь возбужденный гомон послышался равномерно нарастающий и спадающий, шипящий звук. Звук был очень знакомым, и в то же время таинственным, так могло бы похрапывать спящее чудовище.
Я оглянулся. Восточные ворота скрылись с глаз. Заслоняя их, выросли десятки одинаковых домиков, похожих на просмоленные бочки; в каждом светились одинаковые окошки, и плясали между домиками одинаковые переулки. В переулках кривлялись и гомонили волосатые дети в деревянных, звонко стучащих башмачках и фиолетовых суконных чулочках. Они махали нам руками, но не продвигались дальше какой-то невидимой черты.
Сполохи факелов сливались у меня перед глазами в пестрые искрящиеся ленты, поэтому я не сразу заметил, что мы уже выбежали на пригорок перед железными воротами. Никакой черты не было, однако мирные жители не желали подходить близко к западному рубежу.
В ноздри вплыл жирный запах варящейся говядины, сдобренной пряными травами. На одной из башен протрубил рожок, хозяйки одновременно начали готовить ужин, и одновременно заголосили тонкие женские голоса, призывая домочадцев к очагам.
Снова раздался шершавый сиплый всхлип, только гораздо ближе. Мне по щеке будто проехалась соленая мокрая ладонь, но дождь и не думал начинаться. Мы очутились возле западных ворот, они тянулись в небеса бесконечной ржавой стеной. Где-то в неизмеримой высоте сторожа вращали лебедку, лязгали зубчатые колеса, стонал канат. Нижняя петля ворот, если ее поставить на землю, достала бы мне до плеча. И забор из бревен с этой стороны вымахал несоизмеримо выше, чем со стороны уютных полей. А в толщину… Каждый ствол не смогли бы обхватить и три человека.
Кое-что еще я заметил. Между ближайшими постройками и стеной с этой стороны крепости везде оставалось пространство. На нем свободно могли бы разминуться два грузовика или две конные повозки, но ни животные, ни люди не заходили на «нейтральную полосу».
— От какого же Кинг Конга такую калитку склепали? — Дядя Саня постучал по влажной броне.
Ворота ответили низким гулом на пределе слышимости. Внизу они очень плотно примыкали к земле, и булыжник здесь уступил место отшлифованным каменным плитам. На уровне четырехэтажного дома из примыкающей к воротам башенки высунулась бородатая голова и что-то прокричала. Стражник сильно шепелявил, но тетя Берта поняла.
— Он посоветовал нам отойти, сейчас отопрет.
Улочки стремительно пустели. Я приучен ориентироваться в любом лесу, но сейчас никак не мог понять, по какой из них мы пришли. Совсем недавно мне казалось, что в крепости, от силы, дюжина жилых строений, а теперь позади раскинулся целый город. На плоских крышах сушилось сено, кто-то трогал во мраке струны неведомого инструмента, кто-то пробовал хриплую дудочку. Лениво тявкали собаки, ржали в конюшнях лошади. В лиловом киселе две враждебные луны соединились краями, и вспыхнули бенгальскими огнями звезды. Храп невидимого сонного чудовища заглушал все звуки.
Пограничье снова играло с нами в свои непонятные игры.
— Вот это да… — прошептала возле меня Анка.
Западные ворота начали открываться.
И мгновенно стало ясно, кто протяжно вздыхал в темноте. В образовавшуюся щель хлынул просоленный морской ветер и, как ни странно, стало светлее. Колоссальные створки раздвигались все шире, за ними открывалась столь захватывающая перспектива, что тетя Берта и Мария разом охнули, Саня присвистнул, а мне захотелось, как маленькому, запрыгать от радости.
Я сдержался, потому что вовремя оглянулся назад. Многие мирные жители заставы не ушли ужинать, они так и стояли плотной массой в темноте и жадно вдыхали ароматы побережья. Наверное, западные ворота открывались нечасто.
Там было настоящее море, или даже океан. Но какой океан! Он не покоился в своем ложе плоской спиной вверх, он прогнулся, точно готовился для прыжка, и жгуты пенных мышц вспухли, окатывая сияющий хребет Млечного пути! Луны потемнели, по звездной простыне прокатилась мелкая рябь, и вдруг все небо и вода засияли мрачным рубиновым блеском. Млечный путь, густой, как гель для волос, наполненный тысячами холодных блесток, окунулся и достал до дна, а жадная глубина рванулась ему навстречу, как будто намеревалась погасить сияние.
Там, вдали, на пределе видимости, где все оттенки синевы словно сошли с ума от безнаказанности, где звезды, смеясь, горели сквозь толщу воды, море и небо терлись друг о друга бархатными животами, — там зародилась первая волна.
Она вспучилась пенным пузырем, было захватывающе красиво, а потом стало страшно, когда оказалось, что это не обман зрения, горизонт действительно опрокидывается на нас и с ревом товарного экспресса несется к берегу…
Волна была дьявольски хороша, она сияла всеми оттенками красного, она затмевала собой весь мир. Она несла на нитях розовой паутины тишину, какую могут подарить лишь ватные глубины океана.
В ту секунду у меня возникло острейшее чувство досады. Ну никто не догадался захватить фотокамеру! Держу пари, что за пяток снимков этой водной стихии «Нэшнл Джиогрэфик» отвалил бы самую почетную премию, а, продав пленку целиком, можно было бы купить небольшой островок!
В пяти шагах впереди каменный козырек берега обрывался вертикалью. До поверхности бурлящей воды было не менее двухсот футов. На краю обрыва, привязанная цепью к железному кольцу, ждала нас перевернутая длинная лодка, целиком выдолбленная из ствола дерева. Я сначала не понял, зачем тут лодка, когда ни один нормальный человек не прыгнет с такой высоты в воду, да и сдвинуть с места подобную махину мы бы не смогли, но тут Мария легла на живот, подползла к краю и заглянула вниз. Она почти тут же вернулась назад и что-то прокричала, но шквалистый ветер унес ее слова в сторону. Лишь со второго раза, когда мы сомкнулись головами, стало понятно.
— … Внизу… пещера… Надо ждать прилива!..
