'Храм ждет послушника'.
7. НАСЛЕДНИКИ ГОМИНЬДАНА
До Рязани президента домчал правительственный бронепоезд. Не доезжая до вокзала, машинист затормозил, а начальник стражи послал людей за лошадьми. Не успел Артур отмыться от паровозной копоти, как из гарнизона прискакал отряд сопровождения. Большинство местных драгун никогда не видели президента живьем. Они не столько охраняли, сколько пялились на хозяина страны, который, по слухам, родился сто пятьдесят лет назад в семье подземных чародеев…
Двое суток Коваль гнал без отдыха до лесной заимки, где Бердер оставил дракониху. После пришлось совершить еще четыре посадки, пока штурманом не подсел молодой бурят, он же будущий переводчик. За оставшуюся дорогу плосколицый юноша не произнес и пяти слов, и Коваль засомневался, знает ли парнишка хотя бы свой родной язык. Последнюю ночь путники провели, кутаясь в меха, посреди глухой тайги, там же скормили змею последнего барана. Бурят подстрелил из лука двух куропаток, а Коваль до отвала наелся мороженых ягод. А ранним утром взору открылась потрясающая картина.
Над Байкалом всходило ослепительно яркое солнце. По волнующейся ряби глади скользила тень Катуники; дракониха ровно махала крыльями, поднималась всё выше, но Артуру по-прежнему казалось, что поверхность воды находится в нескольких метрах. Над водой кружили стаи птиц, далеко на севере поднимались дымки костров, у берега раскачивались рыбацкие лодки. От чистейшего воздуха и необъятной шири кружилась голова. В который раз, попадая под власть таежного великолепия, Артур задавался вопросом, почему же людям не хватает земли для мирного соседства…
Потом бурят тронул президента за плечо и велел снизиться над устьем реки. С бешеной скоростью змей миновал железнодорожный мост, пронесся над десятком завалившихся высоковольтных опор и сделал круг над стойбищем. По раскорчеванному участку тайги между деревянными домиками носились собаки и смешные черноволосые дети. Но Коваль не обращал внимания на людей. Во все глаза он смотрел на крылатых, привязанных под обрывом. Вытянув шею, встречал подругу отливающий золотом Катун. Там была еще одна самка, помельче, со светло-зеленой чешуей. Наверное, это прилетели Бердер и кто-то еще из уральского клана. А вот третий ящер заставил сердце забиться чаще.
Это было оно. То самое, ради чего президент бросил армию и столицу.
Артур уже слышал, что, по согласованию с китайцами, восточнее и южнее Байкала русские не имели права использовать змеев. В свою очередь, китайские Хранители, монахи Храма Девяти Сердец, обязались не выпускать в воздух своих крылатых подопечных западнее Иркутска. И территориальные притязания не имели к запрету ни малейшего отношения. Должно было пройти еще несколько тысяч лет, прежде чем китайцам и русским снова станет тесно в древних границах. Проблема заключалась в скверном характере Красных драконов. Они не терпели в небе никого, кроме себе подобных. Выражаясь жаргоном забытых времен, продуктам Храма начисто 'сносило крышу'; даже монахи не справлялись с порождением собственной магии.
Коваль несколько раз пропускал мимо ушей фразы учителя относительно магической природы некоторых существ и летучих китайских змеев в частности. Как ни старались его убедить в обратном, за двенадцать лет 'новой эры' Проснувшийся так и не встретил намека на волшебство. 'Волшебство' продуцировали либо искусные травники, либо химия, либо мутанты, наделенные самыми разными способностями. Но никаких полетов на помеле, скатертей-самобранок и джиннов из бутылки…
Артур никогда не видел Красного дракона так близко. Вдоль берега реки из воды поднимались бетонные сваи. На них когда-то покоился грузовой причал, и сохранилась даже кирпичная стенка склада, но платформа давно обрушилась в воду. Катун был привязан короткой цепью к одной из свай, а его китайский собрат - сразу к трем сваям, метров на сорок выше по течению. Заклятых врагов разделяли три поваленные вековые сосны и вбитые в гальку просмоленные колья. Катун подозрительно спокойно дремал в своем загоне, а его зеленая подружка лениво обгладывала тушу косули. Как потом выяснил Артур, всем крылатым скормили двойную дозу успокаивающего зелья, чтобы они смогли выдержать присутствие друг друга.
Красное чудовище отличалось от своих соседей гораздо сильнее, чем русский отличается от китайца. Больше всего тварь походила на колоссальную пиявку или жирного угря, обретшего крылья. Президента внезапно обожгло острое воспоминание, из самых глубин детства. Еще светились в квартирах голубые экраны и шли передачи вроде 'Клуба кинопутешествий'. Круглолицый улыбчивый мужчина с бархатным голосом комментировал всенародный праздник на одной из площадей в Таиланде. Десятки молодых людей в расшитых золотом старинных костюмах несли на шестах бумажное туловище Красного змея. Змей обладал страшной зубастой пастью и круглыми бешеными глазами. Вдоль непрерывно струящегося, изгибающегося, как ручеек, туловища и вокруг головы болталась тряпичная бахрома. У змея была непропорционально большая голова, окруженная бородой.
Теперь Ковалю встретился живой прототип для нового витка фольклора. 'Или наоборот, - поправил он себя. - Если Бердер так убежден, что этих милых зверушек породили не Вечные пожарища, а магия, то может статься, что чародеи начитались сказок. А ведь и впрямь неясно, как эта тварюга летает…'
Мохнатые бока летучего червя ходили ходуном. Оценить его длину от морды до хвоста не представлялось возможным: червь непрерывно двигался, то собираясь кольцами, то сгибаясь в немыслимые фигуры. В самом толстом месте диаметр туловища превышал метр; две пары крыльев, сложенных гармошкой, были притянуты к корпусу веревками. В сторонке на камнях стоял узкий портшез багровых тонов. Те, кто прилетел взглянуть на кандидата в послушники, ценили комфорт…
Больше всего Артура поразил способ, которым китайцы удерживали монстра на земле. Его задняя часть истоньшалась и походила на огромное складчатое весло или на раздвоенный хвост бобра. В самом центре 'весла' была пробита дыра, через которую проходила цепь, натиравшая на коже змея кровавые мозоли. А под лохмотьями грязной 'бороды' Коваль разглядел жаберные щели…
'Итак, косоглазые братья неизвестно как, ученостью или колдовством, но породили универсальное средство передвижения. Всепогодный штурмовик, мать твою, как они только с ним справляются! Создали нечто невероятное, и не зря они боятся выпускать своих пиявок на западе…'
В ту секунду, когда Катуника коснулась передними лапами береговой гальки, Красный дракон приподнял бородатую башку, встретился с Ковалем глазами и завыл, как пароходная сирена. Катун вздрогнул и шарахнулся в сторону, насколько позволяла цепь. Этот самец никогда не был труслив; да и Прохор Второй отбраковывал несмелых рептилий на самом раннем этапе развития.
Катун услышал в басе соседа настолько запредельную ярость, что едва не задушил себя цепью. Красный дьявол рванулся, берег под ногами задрожал от ударов, точно по гальке катились бревна. Канаты, удерживающие голову змея, натянулись до предела; казалось, что сейчас вырвутся из земли многометровые бетонные опоры.
Человек и гигантский червяк смотрели друг на друга.
Артур чувствовал, как непроизвольно сжимается желудок. Он был потрясен. До сих пор клинок Качальщиков не встречал зверя, который бы так легко выдерживал человеческий взгляд. Бывали, конечно, твари, сатаневшие от взгляда человека; их не стоило злить и подходить близко. Например, тот же тигр Лапочка. Но, даже сатанея, никакой зверь не в состоянии долго выдержать состязание с самым никудышным Хранителем.
Этот зверь смотрел в зрачки Артуру ровно, не отклоняясь и не выказывая робости. Он не противился тому, чтобы его изучали, но и сам, в свою очередь, изучал человека. Он не запирал свой внутренний мир и оказался на поверку не более развитым, чем лысый пес, но гораздо умнее соплеменников Катуники.
Это был очень странный разум. Напрочь лишенный инстинкта самосохранения. Неподвластный голоду, нисколько не любопытный. Не стремящийся ни к стаду, ни к близости с хозяином. Его можно подчинить, но приручить и подружиться - невозможно. Коваль уже видел, что, подчинив эту тварь, придется всё время оставаться начеку и ни на миг не поворачиваться к ней спиной. Он не раз и не два встречал созданий, не поддающихся дрессуре. Они были либо слишком тупыми, либо ненормально злобными от рождения.
С этим образчиком фауны дело обстояло совсем иначе. Артур попытался вообразить себе червя в естественных условиях, предоставленного самому себе, и не сумел. Та же Катуника вполне могла
