Тех, кто принимал новую веру, не трогали, и натуральный налог они платили куда меньше. Но никто больше не мог торговать самостоятельно; каждый караван, приходивший с запада на берега Черного моря, облагался двойной данью. Ходили слухи о том, что Карамаз-паша не остановится, пока Черное море не станет внутренним водоемом его страны; а дальше он якобы намерен добраться до украинского угля и перекрыть цепями все судоходные реки…
Шпион-торговец встречал купцов, пришедших с караваном из Греции. Там происходило то же самое. Ни один рыбак не мог ловить рыбу беспошлинно, ни одна торговая флотилия не могла пройти вдоль берега, не заплатив сборщикам имама. Православные священники прятались в пещерах и молились при свете звезд…
Когда шпион с закрытым лицом ушел, в зал привели пленного узбека и переводчика.
Пленный родился на окраине Ташкента, в семье, где не знали, что такое голод. Отец пленного говорил на трех языках, умел читать и пользовался большим уважением соседей. Отец сумел выжить в трех войнах, пользовался личной приязнью халифа Мустафы и воспитывал своих детей по книгам. Поэтому сын рос в сытости и довольстве, исправно творил молитвы и соблюдал посты. Он был счастлив с женой, был доволен детьми и не видел причин для злобы на этот мир. Вместе с друзьями он возил диковинные фрукты и пряности из Ирана, а потом вместе с посольством халифа добрался и до Индии.
Жизнь шла своим чередом, как вдруг к халифу приехали посланцы имама Карамаза. Не прошло двух месяцев, как настроения при дворе резко поменялись. Никто не мог толком объяснить, что это за люди в черном, чего они хотят и почему их так слушает халиф. Сановникам при дворе запретили появляться в светской одежде. Потом запретили брить бороды. А еще спустя неделю главный муфтий обрушился на всех, кто не соблюдал постов.
Оказалось, что никаких сношений с неверными иметь нельзя. Нельзя читать книги и учить грамоте дочерей. Женщинам нельзя одним покидать дом, открывать лицо, а за всякие мелкие проступки теперь полагалось битье палками. Закрыли единственную в городе школу, зато появился новый суд, который судил по Книге сур, но совсем не так, как раньше. В новом суде заседали старики, не знающие жалости. Но этим дело не ограничилось. Появились отряды вооруженных людей, которым дозволялось проверять, как живет каждый горожанин. Они могли входить без приглашения в дома, могли отхлестать плетками человека, если он им показался недостаточно набожным.
А потом в городе появился столб, и возле него впервые забили камнями женщину, забеременевшую от чужого мужа…
Торговец задумался. Он никогда не совершал поступков, оскорбительных для правоверного. Он уважал закон и веру и в том же духе воспитывал детей, но чувствовал, что происходит что-то неправильное. Он поехал ко двору и попытался выяснить у знакомых сановников, откуда дует ветер.
Если честно, то он просто боялся. Многим было известно, что его отец исповедовал вольные взгляды, любил смотреть на звезды и рассуждать о счастье народа.
Совершенно случайно он узнал такие вещи, что сначала не поверил своим ушам. Он узнал, что русские точат сабли и намерены осквернить святые места. А вместе с русскими в поход собираются разбойники из далекой Европы, и долг каждого правоверного - встать под зеленые знамена священной войны. Оказалось, что Карамаз-паша привез письмо от эмира Насруллы, а вслед за письмом должны были прийти караваны с оружием и едой. Мореходы рассказывали, что за Персидским заливом лежат богатые страны, которые Аллах в своей милости избавил от Большой смерти. Но раньше они никого не подпускали к своим границам. Они охраняли берега на бронированных машинах с пушками и пулеметами, и моряки рассказывали, что видели издалека россыпи электрических огней над роскошными белыми городами…
Торговец очень долго думал и молился. Ему не с кем было посоветоваться. Вера его покачнулась в тот день, когда у него в доме появились люди, закутанные в черное. Они заявили, что пришли по доносу и собираются проверить, как соблюдается священный пост. В тот раз посланцы суда забрали книги, пригрозили старому отцу и пообещали прийти снова. Они намекнули, что знают о связях хозяина с иноверцами и не простят ему этого.
А спустя неделю на площади начали собираться первые добровольцы. Парни приходили из глухих деревень, многие были так голодны, что дрались за кусок хлеба. Они получали винтовки и с песнями отправлялись за город учиться стрелять. Обращаться с оружием их учили незнакомые люди, говорившие на древнем арабском языке.
…Когда он в последний раз оглянулся на город, то увидел очередную толпу нищих мужчин, ночевавших у ворот. Людей было много, очень много, новые всё прибывали. Они сидели и лежали вокруг колодца, они ждали, когда за ними придут и сделают из них отважных воинов…
– Что нам с этого? - спросили президента депутаты. - Какое нам дело до того, что творится в азиатских песках и Средиземном море?
Пребывавший доселе в тишине зал снова загудел и задвигался.
– Это ведь так далеко от нас! Месяцы пути…
– На кой нам ввязываться? Своих забот - выше крыши!
– Нехай собирают любое войско! Если сюда полезут, так получат по зубам!
– Хохлам-то помочь надо, а южнее-то соваться на фига?
– Пусть армяшки сами разбираются!
Рубенс грыз сушеную сливу и посматривал на молчащего президента. Наконец, когда крикуны угомонились, Кузнец поднялся и произнес свою самую короткую речь.
– Мы будем воевать везде, где для нас появляется угроза. Мы будем воевать везде, где нарушают наши интересы. А теперь пусть встанет тот, кто против защиты интересов нашей страны?!
Вот так-то, господа депутаты…
20. ПЕРВАЯ ВЕДЬМА
Капелька зарычала, дернув поводок.
Сержант Кулибин положил руку на эфес сабли и кивнул кадету. Тот скинул с плеча обрез, щелкнул затвором и шагнул в сумрачный боковой коридор.
Сержант оглянулся. Покои третьего этажа освещались хуже остальных. Слабая электрическая лампочка моргала над лестничным пролетом, у запечатанного лаза на крышу раскачивалась еще одна, а дальше анфилада залов тонула во мраке. За спиной у Кулибина висела табличка с надписью 'Искусство Франции XX века…'.
Кулибин исходил этот маршрут вдоль и поперек. В западном крыле не было жилых и присутственных помещений, на десятках дверей висели замки с сургучными печатями и листы с описями имущества. В музейных залах хранилось множество полезных вещей, необходимых для жизнедеятельности Зимнего, но ничего такого, чем мог бы поживиться случайный воришка. Мебель, трубы, доски, стекло…
Впрочем, вору залезть сюда было не легче, чем в подвалы, набитые золотом. Окна давно наглухо заколотили или забрали решетками, по крышам разгуливали часовые, а этаж каждые два часа обходил патруль с собакой. Кулибину оставалось завершить круг, проверяя запоры и заглядывая в темные углы на предмет возгорания и протечек. На обратном пути у центральной лестницы они должны были встретиться с другим патрулем, обходящим второй этаж, помахать друг другу фонариками и двигаться дальше.
Инструкция требовала от патрульных ни в коем случае не разделяться, но сержант ленился и посылал кадета одного проверять запоры. Сам он и так прекрасно видел, что никто, кроме них, не поднимался на этаж. На досках центрального прохода лоснилась тропинка, натертая сапогами караульных, а вдоль стен толстым ковром лежала годами не убираемая пыль.
Кадет отошел шагов на семь от развилки и остановился, высоко подняв фонарь.
– Что там? - спросил сержант, почесывая овчарку за ухом.
Капелька превратилась в комок мышц. Сержанту это совсем не понравилось. Овчарка была слишком умна, чтобы реагировать подобным образом на кошек и крыс. Кого-то она там почуяла, за развилкой…
– Не пойму… - хрипло пробасил кадет, разглядывая пол перед высокой двустворчатой дверью. - Следы, вроде вышел кто-то, а замок висит. Чудно…
