захватывала живым полумесяцем горизонт.
– Мы окружили их, пушки да сабли отняли. Теперь под стражей сидят, – хихикнул мортус. – Пешочком, потихоньку к морю отправим…
– Так вот где та северная армия, которую эмир так и не дождался, – засмеялся Артур. – Надо пойти обрадовать его, что все живы.
– Жратвы у нас маловато, – напомнил Бродяга. – И скотинка голодная. А нам тут недели три копать. Может, и дольше. Пока еще бревна подвезут…
– Питание мы организуем, – пообещал Артур. – Ты другое мне скажи – что потом? Ты сам-то думал, что произойдет, если каждого нагрузить золотом? Что с торговлей станет? Как монету чеканить, если у каждого по три пуда таких монет под половиком спрятано будет?
– А это уж мне безразлично. Ты затеял бучу – тебе и разгребать. Только вот что скажу… Как только Феникса не станет, передерутся все. И никаких равных долей в помине не получат. Так что смотри, заранее думай, как новую войну потом гасить. Или пускай промеж себя грызутся, а? – хитро глянул Бродяга. – Тебе- то важно, чтоб на Россию не перли. Они тут на двести лет теперь застрянут, до чужого добра жадные…
Коваль вернулся к вездеходу.
– Что ты им сказал, русский эмир? – не выдержал повелитель Аравии.
– Я им сказал, что ты не против раскопок. Через неделю они достанут первое золото. Тонн пять, для начала. На эти деньги можно пригнать рабов из Сирии и Ирана. Можно построить богатые дома на побережье…
– И потом… они уйдут?
– Не думаю. Тут можно лет двести копаться. Скорее всего, они еще и родственников пригласят. Ты знаешь, никто не любит богатых соседей. Таких, как вы.
– Вы тоже… не уйдете? Даже если я заплачу твоим воинам, каждому из них, годовое жалованье?
– Мы погостим еще немного, лет десять. Пока ты не выдашь мне Карамаза. А там поглядим. Не верю я вам. Уж больно вы суровые ребята.
– …Сулейман, скачи в город, – эмир не отрывал глаз от людской массы, стремительно заполняющей горизонт. – Оповести моих братьев, пусть едут в диван. Генералу Али тоже передай, жду его… после вечернего намаза. Пусть поднимает своих гонцов, поедут к халифам…
– Прошу простить мою дерзость, но что мне надлежит сказать вашим братьям, господин? – Придворный склонился так, что полы расшитого серебром халата стали красными от пыли.
Эмир выждал секунд десять, внутренне наливаясь ядом, предвкушая змеиную ухмылочку на губах придворного, уже готовясь выхватить саблю и врезать сынку своей бывшей жены плашмя по голове, сбить с него нахальство…
Но дерзкой улыбки так и не дождался. Сулейман тоже был напуган, напуган гораздо сильнее, чем его господин. Если бы эмир научился вдруг читать мысли, он с изумлением обнаружил бы, что Сулейман не решается сесть на коня, потому что боится выстрела в спину. Молодой придворный уверил себя, что эмир не потерпит в живых свидетеля его позора…
– Передай, что священной войны не будет. Мы принимаем все условия. Пусть отправят депешу Карамаз-паше, что мы отзываем советников. А также в Аден и Ходейду, чтобы распустили добровольцев по домам.
32
БЫК И ЛЕОПАРД
По парадной лестнице Зимнего дворца Цырен взлетел вихрем. Он мчался настолько быстро, что спешившиеся казаки остались далеко позади. Они еще гремели шпорами по мрамору вестибюля, а он уже перескочил двойную ограду у поста внутреннего дежурного и оказался перед запертой дверью на женскую половину. Один из глупых булей кинулся наперерез, но Цырен лишь небрежно взмахнул рукой – и сорокакилограммового пса отшвырнуло в сторону. С визгом лысый пес прокатился по ступеням, его собратья заворчали, но никто не посмел приблизиться.
Офицеры расступились. С протянутой для пожатия рукой подошел Миша Рубенс. Монах отступил, спрятал руки за спину.
– Нельзя… не надо. Где это, здесь?
Впрочем, он и сам чуял, что здесь. Прибыл по верному адресу. Из-под громадной дубовой двери тонкими струйками вытекала кровь.
– Отпереть не можем, – шепотом пожаловался начальник караула. – Словно пасть бесовская закусила.
– Слышно что-нибудь оттуда? Она… жива?
– Девок слыхать, – с готовностью откликнулся сотник Незовибатько. – Сама-то никогда голоса не подаст. Помирать будет, а не вякнет. Ой… то есть, я извиняюсь, негоже так болтать. Но известно ведь, жена Кузнеца – стальная баба, никогда выть не будет.
– Это точно, – подтвердил младший Рубенс. – Она молчать будет.
– Он нас всех прибьет, – патриарх икнул. – Если с Наденькой что-то случится.
– Тихо, тихо все! – Цырен приложил ухо к двери. Действительно, внутри кто-то плакал. Обычное человеческое ухо не различило бы таких слабых звуков, но монах давно уже не был обычным человеком. Он ощупал дверь, подергал ручку. Создавалось впечатление, что это не дверь, а только имитация, рисунок на кирпичной стене, столь плотно и недвижимо она держалась.
По лестнице галопом поднимались казаки, волокли за собой железо – домкрат, кувалды, ломы. Вначале ничего не помогало, пока дед Касьян не наложил сильное заклятие. От удара его посоха с хрустом лопнули три лампы, отвалился с потолка кусок лепнины, а в неуступчивой двери появилась трещина.
