шучу, мистер Коваль. Только сильный лидер, истинный монарх, истинный отец своего народа может позволить себе быть либералом…
Англичане снова молча уставились на него.
– Кажется, я знаю, где мы достанем миллионов двадцать золотом в ближайшую неделю, – задумчиво произнес Коваль.
Адмирал и химик переглянулись.
– Вы шутите, мистер президент?
– Вовсе нет.
– Тогда… за союз орла и льва!
– Ваше здоровье, джентльмены!
21
ЖЕЛЕЗНАЯ СТЕНА
Предводитель горного клана и ошибся, и не ошибся одновременно. Никто не мог точно сказать, сколько кочевников соберут главенствующие семьи в городе-базаре Аль-Гуре, и никто не мог быть уверен, что бедуины не ударят наступающим горцам в тыл.
В Аль-Гуре грозного джинна с его волшебной девой-птицей ждали не меньше семнадцати тысяч сабель. Двадцать два раза пришлось старцу снимать ткань с птицы, чтобы ее пением вдохновились вожди и старейшины знатных семей. Вершитель судеб уже имел возможность убедиться, что за один раз пением могут насладиться не более тысячи человек. То есть слышать могли и те, кто находился на значительном удалении, однако нужного психологического воздействия не наступало. Около тысячи человек, плотно сбившихся в кучу, – вот оптимальная аудитория. Посему Бродяге приходилось все время помнить об огромных человеческих ресурсах, не завоеванных райскими звуками. К армии прибилось множество оборванцев всех мастей, которым было наплевать на идею. Старец мог только усиливать охрану и надеяться на русский «авось».
– Чем же питается чудесная пери? – шепотом спрашивали друг у друга старейшины. – Чем можно угодить Вершителю? Что мы можем подарить волшебной птице?
– Феникс не принадлежит мне, – старец ласково улыбался в бороду. – Фениксу нужно солнце и еще кое-что. Он питается солнцем, но не только. Но вы не сумеете это ему дать.
– Неужели Вершитель намерен нас обидеть? Мы готовы послать гонцов на край света, если чудесной пери что-то понадобится…
– То, что нужно Фениксу, всегда рядом. Оно вот здесь, – старец с глазами юноши постучал себя в грудь. – Феникс был пеплом, пока я не отдал ему то, что его вызвало к жизни. Когда-нибудь он снова станет пеплом, может быть, на тысячу лет… или на пять минут.
– Почему ты считаешь, что у нас этого нет? – изумились пустынники. – Чем мы прогневали тебя?
– Разве я сказал, что у вас этого нет? – снова улыбнулся старец. – Это есть у каждого, кто дышит. Только я собирался дышать бесконечно…
Аль-Гура Вершителю не понравилась. Он мучительно страдал от жары, от скрипящего на зубах песка, от невозможности нормально помыться. Город-базар представлял собой обломок гораздо более крупного поселения. За полтора столетия после Большой смерти бури занесли песком жилые кварталы, фабричные корпуса, яркие витрины магазинов и трибуны стадиона. Над барханами торчали несколько небоскребов, их внутренности досуха вылизали и выбелили ветра. В чаше стадиона торговали верблюдами и мелким скотом, и никто из стариков не сумел бы вспомнить, для чего нужны по краям громадного овала четыре вышки с оборванными колокольчиками прожекторов. Широкие проспекты, крест-накрест сходившиеся к центру города, угадывались теперь лишь по небольшим углублениям в слежавшемся песке. Песок лежал не везде, западная часть города сохранилась лучше, хотя там в домах не осталось ничего, кроме камня. Всё, что можно было оторвать и унести, давно унесли. Пустые бетонные коробки, ощетинившиеся арматурой, встретили Бродягу. Между ними лениво пережевывали жвачку верблюды, бродили своры тощих псов и носились чернявые загорелые дети.
Ничто новое здесь не строилось. Иногда углубляли несколько древних колодцев, отрытых задолго до того, как Аль-Гура стала городом. Периодически, силами рабов, откапывали кусок превосходного трехрядного шоссе, разрезавшего город пополам. Но усилий хватало только на участок от полукруглого, засыпанного до четвертого этажа гиганта с непонятной надписью «Хилтон» до еще более непонятной конструкции с навесом и яркими буквами «Шелл» поверх козырька крыши. Между этими двумя ориентирами едва ли набирался километр чистого пути, и именно сюда привел Вершителя судеб брат Рашид.
Здесь, в тени гордого когда-то пятизвездного отеля, три высокие повозки остановились. Здесь, впервые за время похода, Бродяга созвал общий военный совет. Он испытывал огромные трудности с определением времени, но никто ему не мог помочь. Пустынники понятия не имели, какой сейчас год и месяц, не говоря уже о разметке суток. Зато они очень подробно расписали вождю неутешительные перспективы дальнейшего похода.
– Скоро начнется голод, – брат Рашид вежливо поклонился. – Раньше мы питались тем, что захватили с собой. Теперь нам приходится резать верблюдов. Это не беда, но у нас начались проблемы с твоими любимчиками… – кочевник сделал презрительный жест в сторону горцев. – Ты мудро поступил, Вершитель, что разбил лагерь за городом. Такая большая армия растоптала бы Аль-Гуру. Ты мудро поступил, Вершитель, что уговорил райскую птицу спеть над рынком рабов. Хозяева потеряли почти полтысячи голов живого мяса, зато теперь они послужат великой цели. Ты мудро поступил, Вершитель, что отправил пятьдесят повозок за дополнительным лесом и металлом. Пусть лес придется покупать у сирийцев, зато мы не застрянем в пути, когда доберемся до Железной стены. Но ты ошибся в другом, Вершитель. Прости мою дерзость…
– Говори, говори, – кивнул Бродяга. Брадобрей как раз заканчивал подравнивать ему бороду и усы.
Старец носил теперь короткую ровную бородку густого темно-русого цвета, некогда лысая макушка заросла, плечи развернулись, руки налились силой, кожа набрала эластичность и блеск. В войске Бродяги не нашлось зеркальца, в которое мог бы посмотреться повелитель, но он и без зеркала чувствовал, что внешне едва тянет на «полтинник».
– Ты ошибся в том, Вершитель, что не приготовил запас. Мы можем забить еще сотню верблюдиц, навялить мяса на всех, но тогда кто даст нам приплод на следующий год? Наши братья не смогут прожить
