Видя, что Широкову возразить нечего, подполковник продолжил:
– Таких фактов у нас нет. Есть только предположения, основанные на интуиции, а их, как известно, к делу не пришьешь. А у Гвоздковой – факт посягательства на ее честь. И потом, полчаса – чушь! Она бы заявила на следствии, что выходила на десять-пятнадцать минут, что ближний телефон-автомат не работал, пришлось искать другой. Словом, что-то в этом роде. «Братик» бы все подтвердил, а старуха, услышав их слаженный дуэт, запела бы в полный унисон. При этом, возбужденная и напуганная всем увиденным, искренне считала бы, что так и есть, как говорит «несчастная» женщина. И поди тогда докажи, что ты – не верблюд. Страшно представить, что бы получилось! – он нервно затянулся дымом и, поперхнувшись, зашелся в отчаянном кашле. Когда приступ прошел, а злополучный окурок полетел в открытое окно, Ерофеев, придя в себя, хлопнул Станислава по плечу:
– Эта белокурая бестия не учла только, что у нас может возникнуть мысль подстраховать тебя, учитывая ее слишком назойливое желание затащить капитана Широкова в постель.
Станислав оценил скромность шефа относительно «нас», хотя прекрасно понимал, что идея «подстраховать» принадлежала, конечно, самому подполковнику. Еще Широков вдруг ощутил страшную слабость в конечностях и испарину на лбу, слушая начальника и явственно представляя предсказанный тем вариант развития событий, что называется, в лицах.
– Что же было дальше на самом деле? – едва выдавил он.
Ерофеев коротко описал задержание «брата», обнаружение в комнате бездыханного капитана и очумевшей Седовой. Придя в себя, Станислав констатировал с некоторым удовлетворением:
– Выходит, Маргарита Сергеевна допустила-таки промах. А финал эпизода не трудно представить: вернувшись на машине сообщника из больницы к дому, они увидели у подъезда милицию, все поняли и смотались в неизвестном направлении. Кстати, Гвоздкова действительно звонила по «02»?
– Звонила… А то как же там оказался автопатруль, пришедший на помощь Свешникову.
– А «брат», кто он?
– Вот это пока неизвестно. Свешников пытался «колоть» его до середины ночи, но безуспешно. Даже имени не говорит, гад.
– Что дал обыск у Гвоздковой?
– Ничего хорошего. Никаких писем, записных книжек, фотографий – ничего!
– Не понял! Она же хотела мне показать альбомы семейные! – удивился Широков.
– Не знаю, что она хотела тебе показать, только никаких альбомов нет, – проворчал Ерофеев. – Ладно. Заболтались мы тут. Дело надо делать. И делать со всей тщательностью, чтобы при следующей встрече с Маргаритой Сергеевной козыри были у нас в руках, а не наоборот.
Вместе они направились в кабинет, где, как сказал Яшин, пребывали Белозеров с Котиной.
В просторном и светлом кабинете зав. отделением находились хозяин – высокий светловолосый мужчина лет сорока, молодая блондинка с заплаканным опухшим лицом и Слава Белозеров. Ерофеев и Широков представились мужчине и женщине, после чего подполковник попросил заведующего выяснить, пришел ли главврач, с которым необходимо было переговорить, а также найти пару кабинетов, где сотрудники милиции могли бы побеседовать с персоналом, работавшим в ночь. В это время Широков исподволь разглядывал медсестру и пришел к выводу, что внешне она действительно напоминает Гвоздкову.
– Как вас зовут? – мягко спросил он, решив взять инициативу разговора на себя.
Женщина подняла наполненные тоской глаза и чуть слышно выговорила:
– Катя…
– Катюша, мы понимаем ваше состояние сейчас, но мы вас ни в чем не обвиняем и не подозреваем, поверьте, – и заметив, как женщина вздрогнула и подалась вперед, добавил: – Соберитесь с силами и постарайтесь по минутам вспомнить весь вчерашний вечер: что вы делали, где были, кого видели?
Подавив рвущийся из груди вздох, Котина проговорила:
– Дежурство у меня начиналось в восемь вечера. Я, как обычно, пришла минут на пятнадцать- двадцать раньше, чтобы переодеться и принять смену. Сдававшая дежурство Серегина Тамара уже подготовила лекарства для выдачи больным перед сном. В начале девятого она ушла, а я пошла по палатам с лекарствами и одновременно проверить самочувствие больных. Потом вернулась к себе за столик…
– Уточните время, пожалуйста.
Чуть помедлив, Котина ответила, нервно теребя полу расстегнутого халата:
– К столу я вернулась в половине девятого, Я на часы посмотрела.
– А в триста шестую вы заходили?
– Да. В палате были Тарасов и Касьянов. Ефим Петрович, по-моему, спал. По крайней мере, он лежал лицом к окну и никак не отреагировал на мой приход.
– Что же было потом? – вмешался Ерофеев с нетерпением.
– Потом… – Котина всхлипнула.– Потом я ушла пить чай…
– Не понял… Как это: ушли пить чай? – Ерофеев удивленно поднял брови,
Котина закрыла лицо руками и расплакалась окончательно.
– Где вы пили чай и до какого времени? – жестко настаивал Ерофеев.
– В соседнем отделении. Это – на нашем этаже, через лестничную площадку…– давясь слезами, ответила Котина. – Я там была-то всего полчаса, до девяти…
Ерофеев раздраженно заходил по кабинету.
– Скажите, Катя, чаепитие, как я догадываюсь, обычный вечерний ритуал у дежурных медсестер? – спокойно осведомился Станислав, стараясь не давить на женщину.
– Да…
– Оно всегда происходит в одно и то же время? С половины девятого до девяти?
– Да…
– Кто об этом знает из работников больницы?
– Все, кто имеет отношение к работе отделений…
– Кто еще из медперсонала находился после 22.00 в вашем отделении? Кто приходил? Кого вы видели?
– Никого… Кабинет дежурного врача в вестибюле между отделениями.
– И врач, конечно, тоже пил с вами чай?
Котина немного успокоилась и молча кивнула. Станислав решил не темнить и спросил напрямую:
– Вы знаете Гвоздкову Маргариту Сергеевну?
– Конечно, она работает в хирургии на втором этаже.
– Вчера вы ее видели?
– Нет.
– Она знала о времени чаепитий в вашем отделении?
– Наверное… У них ведь точно так же пьют чай.
Ерофеев и Широков понимающе переглянулись.
– Еще один вопрос, Катя. Практикуется ли в отделении производство уколов не только в процедурной, но и непосредственно в палатах, где лежат больные? И еще… Бывала ли Гвоздкова в отделении, как часто?
Котина удивленно посмотрела на Широкова. Казалось, до нее, наконец, дошло, что сотрудники милиции направленно интересуются Гвоздковой.
– Вы… думаете… – начала она, с ужасом переводя взгляд с Широкова на Ерофеева. – Вы думаете, что это – она?!
– Мы ничего пока не думаем, – отрезал подполковник. – Ответьте на заданный вам вопрос,
– Боже мой… Да-да, конечно… Гвоздкова часто бывала у нас по работе: то за лекарством взаимообразно, то просто поболтать… А уколы мы, действительно, иногда делаем в палатах…
Она опустила голову и замолчала.
В этот момент в кабинет вошли Яшин с Ерохиным, а с ними – пожилой полный мужчина в синем халате.
– Это комендант здания, – представил мужчину Гоша. Послушайте-ка, что он рассказывает.
