фестивалем?
– Да! Знаю, что он фуфел, но с моей стороны тоже серьезные ребята это бабло стерегут. Они за такие деньги в нем дырок наделают, как в решете! Я ж не дурак! Я, как любой русский, полжизни кино на откатах делаю!
– Подождите, подождите, а Массимо? Вы же сказали, что Массимо поет в вашем фильме? – Ольга все еще не могла поверить, что Бабушкин ее не разыгрывает, хотя в состоянии такого опьянения человек не может разыграть даже комара на своем носу.
– Да Массимо – это обозная шлюха! Борюсик таскает его за собой по тусовкам! Итальяшки же за пение удавятся, как наши за стакан водки! Массимка здесь пошустрил, его уже пара мафиозиков пригласила петь на своих мероприятиях!
– То есть он тоже связан с Венецианским фестивалем? – ужаснулась Ольга.
– А то? Борюсик в Риме из-за его плеча выглядывал. И Картонова с собой в Рим потащил, чтобы круче выглядеть. Он же никто! Челнок! Проводник денег! Такую шушеру саму наверх не пускают! А Массимо из хорошей семьи! Его предки знатные мафиози. Но из какой-то другой команды. Не из этих, не из наших… Но они все равно все как-то связаны. Вот если найти прямого человека по заносам бабла на «Золотого льва», это было бы в десять раз дешевле! А тут корми всю цепочку!
Как всякий представитель «третьего сектора», Ольга была равнодушна к премиям. Она видела, как и за что их получали правозащитники, и считала, что многих премий надо избегать, чтобы потом всю жизнь не объяснять, что ты ее получил, а не отработал на чужую страну.
Она видела, как все эти «золотые, хрустальные, каменные, чугунные слезы, львы, орлы, рогатые олени, куропатки» продаются и покупаются, чтобы потом стоять в гостиных самых ничтожных персонажей своего времени.
И вдруг поняла, что бедный классик Бабушкин просто никаким другим способом, кроме «золотольвовского», не может доказать глупой молодой актриске свою ценность. И потому идет на чистую разводку, обманывается, унижается, страдает, общается с таким дном, как Борюсик.
А главное, надеется на то, что сможет купить то, что не продается! И тем подтвердить свою утерянную творческую состоятельность. Не понимая, что она утеряна именно появлением актриски в центре его фильмов, сводящим на нет все остальные знания и умения.
И между Ольгиным глупым отказом от желаний в Таормине и бабушкинской надрывной готовностью отказаться от всего и потерять себя прежнего есть золотая середина. Которой ни он, ни она не умеют достигать. И это бросается в глаза. И мешает обоим «стареть красиво»…
Закрытие продолжало клубиться, к ним подбегали фестивальные люди. Медичи схватил Вету на руки, поставил на стол, за которым сидело городское начальство с Джакопо, и заставил танцевать.
Музыканты заиграли «Калинку». Подвыпившая Вета, узнав, что Медичи все равно плотно женат и что по местным законам даже после кончины его доходы и зарплату будет получать законная жена, решила больше не изображать робкую девственницу и оторваться по полной программе.
Она сделала несколько плясовых па, завязала на голове белую матерчатую салфетку «русским платком» и прямо под «Калинку» начала делать изящный и очень профессиональный стриптиз.
Даже Бабушкин сумел сосредоточить на этом действе глаза кроличьей расцветки и цокнуть языком:
– Хорошо работает девка! Молодец!
Вета сняла расшитую блестками юбочку и бросила ее в лицо Медичи. Потом стянула такую же майку, под которой ничего не оказалось. Народ вокруг орал от возбуждения, как на чемпионате мира по футболу.
Джакопо крикнул официанту и показал на дверь. И двери ресторана тут же заперли, чтобы не вошел никто из случайных гостей и не вызвал карабинеров. Все-таки это был юг Италии.
Вета начала массировать себе все, что находилось под трусами. Медичи ревел от удовольствия, как медведь, перекрывая «Калинку». Остальные аплодировали.
Над Бабушкиным снова завис Борюсик. Теперь уже заботливо и ласково:
– Чувачок, ну ты в порядке? Ты был совсем плох, я уж испугался! Звонит чел, ждет твоего ответа. Ты с ним сам поговоришь, или мне ему передать?
Бабушкин тряхнул рыжей крашеной головой, словно что-то стряхивал с себя, и заорал:
– Пошел на хуй!
Да так громко, что вздрогнула даже Вета в своих все еще недоснятых трусах и салфеточном «русском платке».
– Ты меня подставил! – взвизгнул Борюсик. – Ты об этом пожалеешь! Меня так еще никто не сливал!
И побежал по залу, и схватил Массимо, и они начали что-то кричать друг другу по-итальянски, размахивая руками.
– Это не опасно? – спросила Ольга, ей стало страшно, что Бабушкин вляпался в игру с бандитами.
– Гнида недодавленная! Эмиграшка колбасный! Полжизни в Европе старух за деньги трахал! Да я его размажу! Он шестерка, а я – Бабушкин! – стукнул кулаком по столу Бабушкин и впился зубами в чашку с остатками кофе.
Досмотреть стриптиз Ольге не удалось потому что его перекрыл другой стриптиз. Наоравшись друг на друга, Борюсик и Массимо побежали к руководителю народного ансамбля и теперь начали орать по- итальянски втроем. Поорав втроем, схватили Леру, и сцена повторилась уже вчетвером.
Ольга бы многое отдала, чтобы знать итальянский и получить удовольствие от того, в каких выражениях они обсуждают пронесенный мимо рта гигантский денежный кусок. Звенели слова «cretino! idiota! truffatore! perdere soldi!». Они орали, полагая, что в зале нет ни одного человека, кроме Бабушкина, понимающего, что именно они обсуждают.
Ольга не в счет, никто не предполагал, что она в теме. Бабушкин тоже не собирался ни с кем делиться, знать такую информацию здесь, на юге, было реально опасно для жизни, просто он был пьян до полной потери ориентации.
Лера набрала мобильный, он зазвенел в нагрудном кармане футболки Джакопо, Джакопо быстро покинул стол со стриптизом, примкнул к группе пролетевших с заработком и поддержал обсуждение своей луженой глоткой.
После ухода Джакопо из-за стола стриптиз подошел к концу. Вета так и не решилась снять трусы до конца. Медичи сгреб ее со стола и утащил куда-то. Видимо, досматривать стриптиз в одиночку. А народ проводил их овацией и бросился к столам, потому что начали подавать горячее.
– Оля, помоги мне дойти до номера! Сам не смогу, – попросил Бабушкин. – Скажу тебе по секрету… Как подруге и музе… Смысл жизни временно исчерпан!..
Ольга взяла его под руку, и они медленно двинулись к дверям. Бабушкин с трудом нашел в карманах ключ от номера, повалился на кровать и сказал:
– Мне так плохо, так плохо! Мне словно насрали внутрь! Зачем я на это пошел?
– На получение премии?
– Нет… Еще раньше!
Было непонятно, имеется в виду брак с молодой актрисой или выбор профессии.
Ольга постаралась побыстрее вернуться в зал. Там по-прежнему стоял дым коромыслом. Она вытащила Дину в тихое место и спросила:
– Я тебе хочу задать только один вопрос, объясни мне, почему они все связаны в цепочку? Все!
– Кто они? – Дина выглядела очень усталой.
– Итальянцы…
– Оль, не слишком экзистенциальный вопрос для закрытия фестиваля? Чего от меня хочешь? Говори не подтекстом, а текстом…
– Ну, я понимаю, Лера спит с Джакопо. Но остальные? – Ольга уже не могла остановиться. – Они тут все спят с Джакопо? Если один ворует, то вся компания пену снимает?
– Слушай, у нас тут Егор специалист по безопасности, а я специалист по организации фестиваля, чего ты ко мне пристаешь? У цыган есть такое выражение, они все «роднятся»! Понимаешь? Вот итальянцы все роднятся, а русские все друг друга хотят закопать! Их только война и чума могут объединить! – вздохнула
