Двести стражников вытащили мечи из ножен и ринулись вперед. Квинту пришлось присоединиться к ним. Они ворвались в зал так быстро, что ицены поначалу растерялись. Затем они принялись защищаться – в ход пошли кулаки, зубы, скамейки, кувшины, но в ответ беззащитные ицены получали удары мечами плашмя. Рубить и колоть им тоже пришлось, в чем приняли участие рабы Ката. Сам прокуратор, чтобы уберечься от схватки, влез на стол, пританцовывая от возбуждения.
Вскоре все оставшиеся в живых ицены были связаны и свалены, как дрова в углу зала, а Отон, которому удалось схватить королеву, проволок ее по полу.
– Поставь ее! – завизжал Кат. – Сейчас Боадицея узнает, как Рим наказывает тех, кто противится его мощи!
Он махнул Гектору, вбежавшему с большой черной трехвостной плетью. Отон, поставив королеву на ноги, держал, ее за локти, когда раб, хихикая, взмахивал плетью. Она свистела в воздухе, длинные хвосты, как змеи снова и снова обвивались вокруг тела Боадицеи. Ее шерстяное платье было разорвано в клочья, кровь, струившаяся по плечам, склеила золотые волосы. Она не издала ни звука, но стояла молча как камень, лицо ее посерело, как пепел, а глаза были тусклые и ужасны словно глаза мертвой.
Кричали ее дочери, и Квинт, в ярости и тоске при этих воплях, повернулся, чтобы увидеть, как два здоровенных солдата сгребли двух рыжеволосых принцесс и потащили их из зала.
Кат тоже повернулся и рассмеялся.
– Пусть себе, – сказал он. – У моих солдат в последнее время жизнь была скучная, они жаждут немного поразвлечься… Прекрати, – бросил он рабу, который опустил плеть. – Без сомнения, королева усвоила урок. Убрать ее с дороги и обыскать дворец – начните вот с этого сундука.
Пока Кат говорил, Квинт неожиданно поймал взгляд запомнившейся ему девушки. Она пыталась укрыться за ткацкие станки, и на нее надвигался коренастый солдат-франк.
Квинт одним прыжком оказался рядом с франком и свалил его на пол.
– Сюда, быстрее! – крикнул он девушке, но та только смотрела на него в немом ужасе, и он подхватил ее и вынес через дверь, что вела в боковой двор. Глотнув холодного воздуха, она принялась отчаянно сопротивляться, вцепившись ему в лицо и силясь выцарапать глаза.
– Нет! – воскликнул Квинт. – Я не причиню тебе вреда. – Он не осмеливался отпустить ее, потому что франк прогромыхал во двор вслед за ними. – Дурочка! – сердито произнес он, пока бежал с ней через двор. – Я пытаюсь тебе помочь!
Она плохо понимала его слова, но уловила их смысл. Затихла, что-то неожиданно прошептала и указала на круглое строение на высоких столбах. Это был амбар, и Квинт понял, что она имеет в виду. Он втолкнул ее туда через закрытую дверь, вскарабкался сам и втянул за собой приставную лестницу, а подоспевший франк внизу бешено ругался.
– Бесполезно, мой друг, – сказал Квинт, издевательски глядя на него, – тебе сюда не залезть. Ступай отсюда побыстрее.
Франк взглянул на обнаженный меч Квинта, готовый к бою, на холодные, пристальные глаза молодого римлянина, пожал плечами и пошел прочь.
Квинт опустил меч и заглянул в амбар. Девушка лежала, сжавшись, на груде зерна и всхлипывала. Он сел рядом и осторожно погладил ее по плечу.
– Думаю, тебе лучше оставаться здесь, пока я не найду какой-нибудь способ увести тебя подальше от… от того, что происходит во дворце.
Девушка немного знала латынь, и на сей раз поняла, что он сказал. Она вздрогнула, прикрыла лицо руками, и что-то прошептала на родном языке. Затем медленно перевела.
– Ненавижу тебя, римлянин, – процедила она сквозь зубы. – И буду ненавидеть до смерти.
– Понимаю, – сказал Квинт. – И не виню тебя. Но ты не должна думать, что все римляне такие.
Она вскинула голову и уставилась на него огромными серыми глазами.
– Римляне – звери… как волки… предают, грабят… и ты тоже.
– Я так не считаю, – мягко произнес Квинт, – но это не важно. Кстати, как тебя зовут?
Она перестала плакать и уже спокойно взглянула на него во тьме амбара. Он заметил, что несмотря на свой страх, эта хрупкая на вид девушка сохраняет удивительное самообладание. Затем она произнесла кельтское имя.
– Регана? – с трудом попытался повторить он. – Это твое имя?
– Да, – ответила она. – Я приемная дочь королевы Боадицеи. Мои родители умерли. Она была мне матерью. Никогда я не забуду того, что вы сегодня с ней сделали… и с моими назваными сестрами принцессами.
Квинт ничего не ответил. Импульсивно он протянул руку и коснулся пушистых, растрепанных волос, падавших ей на спину. Она отпрянула, будто он ее ударил и вскинула руки, изготовившись к защите.
– Послушайте, Регана, – холодно сказал Квинт, скрестив руки на груди, – я не хочу тебе зла. Ты не должна меня бояться. А теперь – куда мне тебя отвести, чтоб ты была в безопасности? Думай!
Она постепенно расслабилась, сидя на груде зерна, и, полуприкрыв глаза, изучала его из-под густых ресниц. Его шлем был украшен красным плюмажем, и в полутьме поблескивал выгравированный орел – ненавистный римский знак. Но лицо под шлемом – правильное, обветренное, и спокойные темные глаза были привлекательны.
Взгляд ее смягчился, она собралась что-то сказать, когда снаружи раздался долгий, всхлипывающий вопль, отчаянная мольба к кельтским богам о помощи, и взрыв пьяного хохота.
Она побелела, страх вернулся на ее лицо. Ее затрясло, хоть она и пыталась совладать с собой.
– Я должна пойти к Боадицее… должна помочь…
– Нет! Если ты вернешься, я, конечно, не смогу защитить тебя против всего этого отребья. Но и
