Ирландское хвастовство всегда выводило меня из терпения. Мы опять поссорились, и он объяснил мне, что имел в виду под «свободным временем клерка» лишь ближе к концу моего романа.
Собственно говоря, я тоже успел побывать в плену, только недолго. Бежать удалось на обыкновенном баркасе, который мой хозяин приобрел для рыбной ловли. Соучастником моим был молодой мавр, которого преследовало правосудие, а за какие подвиги – об этом я умолчу. Описывая наши сборы, я вдруг забеспокоился – получится ли моя книга достаточной толщины, и стал перечислять все подробности. Потом я перечитал этот кусок, он показался мне скучным, и я опять потребовал совета у Джереми.
– Попробуем прочитать вслух, – решил он. – «Я знал, где стоят у хозяина ящик с винами (захваченными, как это показывали ярлычки на бутылках, с какого-нибудь английского корабля), и, покуда мавр был на берегу, я переправил их все на баркас и поставил в шкапчик, как будто они были еще раньше приготовлены для хозяина. Кроме того, я принес большой кусок воску, фунтов в пятьдесят весом, да прихватил моток пряжи, топор, пилу и молоток. Все это очень нам пригодилось впоследствии, особенно воск, из которого мы делали свечи. Я пустил в ход еще и другую хитрость, на которую мавр тоже попался по простоте своей души. Его имя было Измаил, а все звали его Моли или Мули. Вот я и сказал ему: „Моли, у нас на баркасе есть хозяйские ружья. Что, кабы ты добыл немножко пороху и зарядов? Может быть, нам удалось бы подстрелить себе на обед штуки две-три альками (птица в роде нашего кулика). Хозяин держит порох и дробь на корабле, я знаю“. – „Хорошо, я принесу“, сказал он и принес большой кожаный мешок с порохом (фунта в полтора весом, если не больше) да другой с дробью фунтов в пять или шесть. Он захватил также и пуль. Все это мы сложили в баркас. Кроме того, в хозяйской каюте нашлось еще немного пороху, который я пересыпал в одну из бывших в ящике больших бутылок, перелив из нее предварительно остатки вина».
– Ну, как? – спросил я. – Там еще можно написать, какие припасы принес на борт мальчик Ксури, наш третий попутчик.
– Я бы назвал это смертной тоской, но клерку понравится. Ты не забывай, Боб, что имущества у клерка мало, и он очень любит такие хозяйственные рассуждения. А что ты собираешься сделать с этим мавром Мули? Неужто взять его с собой в христианские страны?
– Тогда Джон с ним уговорился, что отвезет его в Кадис, но по дороге им попались морские девы, а мавры – большие любители этого дела...
– Кто попался? – в ужасе спросил Джереми.
– Морские девы. Они как раз в тех краях пасут свои стада и часто пристают к морякам. Выныривают из воды по пояс и зазывают. Джон даже слушать их не хотел и дал мальчишке по шее, чтобы привести в чувство, а мавр совсем одурел. Так вот бедный Мули с ними и остался.
– Ты шутишь, Боб? – дрожащим голосом спросил Джереми.
– Какие уж тут шутки, дружище, я тоже имел с ними дело, – и я, засучив рукав, показал ему метку от сладострастных губ морской девы. У меня на теле были и другие, не такие заметные. Их трудно с чем-то спутать – и по прошествии нескольких лет эти круглые знаки сохраняют зеленоватый оттенок, не как у угасающего кровоподтека, а совсем иной.
Джереми сильно разволновался. Я рассказывал ему о повадках морских дев битых полчаса, прежде чем уразумел: он всю жизнь мечтал о красивой женщине, которая знает всего три десятка слов, которым обучил ее мужчина, да и те произносит крайне редко. Конечно, их красота – не на всякий вкус, кожа у них грубовата, особенно на плечах и на груди, лица широкие, и ни у одной морской девы не видел я тонкой талии, что неудивительно – не плавать же им в корсетах. Зато пахнут они изумительно – если, конечно, встретишь деву часа два спустя после того, как она пообедала сырой рыбкой.
– Никаких морских дев! – объявил Джереми, узнав все, что его интересовало. – Половина Лондона снимется с места и поплывет к африканским берегам! Хватит с нас кракена.
– Это еще места знать надо, – успокоил я его, и мы принялись решать судьбу бедного Мули.
– Всякий клерк в мечтах своих видит себя суровым и справедливым, – сказал Джереми. – А также деловым и практичным. До завтрашнего дня ты напишешь, как, опасаясь хитрости мавра, ты спихнул его за борт и велел плыть к берегу. А мальчика Ксури, так и быть, оставим. Африканский берег, африканский берег... куда, говоришь, вы поплыли?
– Джон рассказывал, что взял курс на Гибралтар.
– Гибралтар подождет. Вы должны устроить охоту на льва. Клерк любит, когда охотятся на крупных животных, которых нет в Англии. Читая, он ощущает себя более значительным, чем лорд-канцлер, который всего лишь гоняется в своем поместье за лисицами.
– А как выглядит лев? – спросил я. – Нет ли у тебя картинки?
Ты понимаешь, сынок, моряки знают только то зверье, которое встречается на побережье, а придя в порт, они уж скорее пойдут в бордель, чем в зверинец, честное слово. Джереми кое-как описал мне льва, и я решил, что эту скотину можно застрелить из ружья. Когда сцена со львами была готова, Джереми ни одной ошибки в ней не нашел и потребовал еще одну такую же, более кровавую. Он остался доволен – мы с Ксури не только убили льва, но и освежевали. Я боялся, что проклятый ирландец заставит меня сожрать тушу, но он в тот день был мирно настроен – мы сошлись на том, что мясо у львов несъедобное.
Потом Джереми вспомнил, что клерки любят встречи с туземцами – они якобы ощущают себя при этом умными, сильными и хорошо одетыми белыми людьми, несущими прогресс и цивилизацию. Мне уже было все равно – я написал про голых туземцев, прибавив заодно сцену охоты на гигантского леопарда. Получилось не очень достоверно, однако внушительно – застрелить опасного зверя и великодушно отдать его несъедобное мясо голым дикарям мечтал бы каждый клерк.
– Кстати, как твой приятель Джон поступил с мальчиком Ксури? – спросил Джереми, когда баркас уже приближался к Гибралтару.
– Гадко он с ним поступил. Продал в рабство.
– Замечательно! Клеркам это понравится! Они любят, когда герой удачно занимается коммерцией – они бы сами продали мальчишку, понимаешь, Боб?
Мы спорили долго. Кроме всего прочего, мне совершенно не хотелось высаживаться в Гибралтаре – я никогда не бывал в Испании. И мы придумали такой поворот сюжета: баркас встречает португальское судно, идущее в Бразилию, и беглецов принимают на борт. В Бразилии я бывал и мог обойтись в романе без особого вранья.
Вот что получилось в итоге:
«Что касается моего баркаса, то капитан, видя, что он очень хорош, сказал, что охотно купит его у меня для своего корабля, и выдал мне письменное обязательство уплатить за него восемьдесят пиастров в Бразилии. Кроме того, он предложил мне шестьдесят золотых за Ксури. Мне очень не хотелось брать эти деньги, и не потому, чтобы я боялся отдать мальчика капитану, а потому что мне было жалко продавать свободу бедняги, который так преданно помогал мне самому добыть ее. Я изложил капитану все эти соображения, и он признал их справедливость, но советовал не отказываться от сделки, говоря, что он выдаст мальчику обязательство отпустить его на волю через десять лет, если он примет христианство. Это меняло дело. А так как к тому же сам Ксури выразил желание перейти к капитану, то я и уступил его. Наш переезд до Бразилии совершился вполне благополучно, и после двадцатидвухдневного плавания мы вошли в бухту Тодос лос Сантос, или Всех Святых».
– И там я свалял дурака. Я согласился приобрести участок невозделанной земли, как будто моряк может стать плантатором! И хлебнул же я с ним горя! А ведь меня звали в экспедицию – добывать левиафана, – пожаловался я Джереми на свою глупость.
– Ты хочешь сказать, Боб, что левиафан тоже существует?
– Кто ж этого не знает?!
Мы видели играющих левиафанов где-то на полпути к Бразилии. Только умалишенный может спутать их с китами. Во-первых, фонтан – у левиафанов это две широкие водяные ленты, которые плоской дугой лежат в воздухе по сторонам его гигантской башки. Во-вторых, они кувыркаются и замирают, задрав к небу толстый хвост. В-третьих, их всегда сопровождает рыба-утопленник. Она плоская, плавает в верхних слоях воды, и если видишь ее с борта, в первый раз смертельно пугаешься – кажется, будто сквозь воду на тебя таращится злая образина. Такой уж у нее странный рисунок на спине.
Помнишь, сынок, мои старые охотничьи сапоги? Так вот, они из шкуры левиафана. Но добыл этого левиафана, увы, не я. Я только купил сапоги – и то много лет спустя.
Я нарочно пришел в этих сапогах к Джереми, он их ощупал и признал – да, такое видит впервые.
