Существовало лишь одно разумное объяснение, отчего жрецы предложили вору покровительство храма: у него имелись друзья.
— Заповеди нашего бога требуют, чтобы мы заботились о слабых и нуждающихся и защищали тех, кто не может защитить себя. Без нас этот вор погиб бы. Он не может позаботиться о себе. На улице он не протянул бы и недели.
Каллад не купился на объяснения служителя. Множество других людей голодали и едва держались, потеряв во время осады дома, родных и надежду когда-нибудь вернуться к нормальной жизни. Бесплатная похлебка и молитвы за сломленные души — совсем не то же самое, что предоставление убежища Феликсу Манну.
— Как и тысячи прочих. Им тоже не выжить, так отчего же Манн такой особенный?
— Воровское проклятие, — махнул рукой алтарник, а увидев, что дварф не понял, пояснил: — У него нет рук.
Это уже имело смысл: суровые наказания за мелкие преступления не редкость. Следует признать, что это, конечно, варварство, и отрубание обеих рук — дело неслыханное, но и теперь не стало понятнее, почему сигмариты проявили интерес к вору, а не отдали его в богадельню или не обрекли на нищенскую суму. В городе было полно калек и попрошаек, клянчащих на улицах куски хлеба и гроши. Нищие сидели повсюду, каждый со своей историей, одна другой жалостнее. То, что жрецы Сигмара выделили из толпы именно этого человека, означало, что он чем-то примечателен. Он сделал что-то, чтобы заслужить их милосердие, — и дело тут не просто в увечье.
— Не из-за рук он особенный, жрец, и мы с тобой это отлично понимаем. Почему вы не отошлете его в богадельню?
— Он очень страдает из-за своего увечья… Скажем так, кое-кто считает, что он был искалечен на службе Храму, поэтому мы несем груз вины, что, естественно, нелепо.
— Вор потерял руки, служа Сигмару? Ты серьезно?
— Вовсе нет, — заверил его жрец.
Словно почувствовав, что он стал темой разговора, человек, наконец, отошел от окна.
Несколько минут спустя огромные, окованные железными полосами двери распахнулись, и из храма, пошатываясь и задыхаясь после бега по необъятному собору, вылетел Феликс Манн. Выглядел он не слишком здорово. Ввалившиеся щеки и глазницы казались дырами в воске, острый нос едва не прорывал кожу. Он был худ, словно балансировал на грани истощения. Вид этого несчастного вызывал потрясение. Перед дварфом стояли останки Феликса Манна. Его даже трудно было назвать человеком.
Вор сделал нетвердый шаг и униженно бухнулся на землю у ног Каллада, выставив перед собой перебинтованные культи. Калладу показалось, что страшные обрубки, призраки рук, умоляюще стиснуты.
— Избавь меня от моей проклятой судьбы, дварф! Прошу, не медли! Размозжи мне череп. Снеси мне голову с плеч. Перережь глотку, вспори брюхо, сделай хоть что-нибудь, чтобы положить конец всему, пожалуйста. Я… я больше не хочу жить так. Не хочу быть пленником, получать пищу из чужих рук, лакать воду, точно зверь, и благодарить за свое увечье бога, который ни черта не сделал для меня, а лишь позаботился о том, чтобы меня превратили в калеку. Пожалей меня, дварф. Заверши то, что начал вампир. Сделай это для меня. Сделай!
— Ты здесь не пленник. Отнюдь не пленник, — холодно сказал служитель. — Мы приняли тебя, мы тебя кормим и заботимся о тебе. А могли бы просто бросить нищенствовать в канаве, как обычного преступника. Ты волен покинуть храм в любое время. Вспоминай об этом, прежде чем называть нас тюремщиками.
— Я не свободен. Иначе меня не сторожили бы по ночам.
— Мы не хотим, чтобы ты причинил себе вред. Тебя охраняют, потому что мы печалимся о твоем… э- э… недуге. Мы лишь желаем помочь тебе.
Сэмми попятился, прячась за спину Каллада, да и служитель явно был недоволен бреднями вора.
— Встань, человек.
— Посмотри на меня. Я калека.
— Да, но это же не конец света. Я не из тех, кто судит о людях по их виду или имени, а не по их поступкам. Человек может свернуться в клубок и умереть или подняться и начать жить заново. Так что вставай.
— Будь ты проклят! — выдохнул Феликс Манн, но в его проклятии не было силы. Он плюнул в сторону алтарника и обмяк, скорчившись, как побитая собака.
— Я уже проклят, — спокойно ответил Каллад. — Я Каллад Страж Бури, последний дварф Карак Садры. Вампиры уничтожили мой народ.
— Тогда ты понимаешь, — безжизненно произнес Манн.
— Нет. Я потерпел поражение и поднялся. Теперь я охочусь за врагом и не узнаю отдыха, пока все до единого вампиры не будут стерты с лица Империи.
— Тогда ты воссоединишься со своим народом там, куда уходят ваши мертвые. Тебе не победить.
— Меня еще рано оплакивать.
Феликс Манн яростно затряс головой:
— До тебя что, еще не дошло? Ты уже мертв, просто не знаешь этого. Я видел демона, которого ты преследуешь. Он сделал со мной это. — Феликс вновь поднял культи отрубленных рук. — Это существо тебе не одолеть. Оно способно исчезнуть на ровном месте. Оно живет в тенях. Тебе его не победить, потому что ты его не
Демоны Манна не походили ни на одного вампира, о которых Калладу доводилось слышать: невидимые, непобедимые, они казались чем-то вымышленным, сказкой, чтобы пугать детишек. Однако в истершее вора, пусть и причудливой, ощущалось зерно правды. Что-то довело Манна до безумия. Нетрудно представить, что за никому не нужным злом — бойней в Грюнберге — стоял тот же самый монстр. И это делало историю Феликса Манна первой реальной подсказкой, найденной Калладом со времени его прибытия в Альтдорф, а значит, вор становился тем самым утраченным звеном, которое дварф так долго искал. Теперь нужно только оттащить его от края.
— Вздор, — фыркнул алтарник. — Ты несешь полную чушь. Из-за травмы, конечно. Сам верховный теогонист отдал свою жизнь, чтобы спасти нас от демонов, о которых ты бредишь. Угрозы больше нет.
Сейчас Каллад был на шаг ближе к врагу, погубившему его народ.
— Я понимаю, — произнес дварф, — что та тварь напугала тебя до полусмерти и что жрецы пожалели тебя. Но сказать могу лишь одно — этот путь ведет к безумию. Так жить нельзя.
— Не смейся надо мной, дварф! — крикнул Манн почти осмысленно. — Убей меня или оставь догнивать, ладно?
Каллад покачал головой:
— Нет, это не дело. Если ты хочешь снова начать жить, помоги мне убить эту мразь. Если нет, что ж, возможно, мне стоит раскроить тебе череп и положить конец твоим скорбям.
Феликс Манн вскинул свои культи.
— Что я могу сделать? — На этот раз он скорее спрашивал, чем жаловался на свою никчемность. — Что я могу сделать?
— Я могу помочь тебе, вор, если ты сам захочешь помочь себе. В кузнице я сумею выковать тебе новые руки. Они будут скорее латными перчатками, чем обычными руками, их придется прикреплять специальными ремнями к предплечьям. Изящества от них не жди, ни двигаться, ни хватать они не будут, но все-таки это лучше, чем ничего. Я не слишком искусный кузнец, но обещаю, что одной рукой ты сможешь взять чашку, а другая станет чем-то вроде крюка. Они вернут тебе жизнь. Ты сможешь есть сам и начать все заново. Остальное зависит от тебя.
Между человеком и дварфом повисла пауза.
