смертей.
Кантор же делал невозможным сдержать это обещание.
Каллад и пограничник часто беседовали, когда Лотар возвращался из ночного патруля. Каждый день приграничная полоса становилась все опаснее и опаснее. Лотар постоянно говорил о громадных черных волках ростом с человека, рыщущих во тьме в поисках добычи. Он то и дело находил трупы оленей и ланей, растерзанные, с разорванным горлом и боками, со сломанными ребрами и без внутренностей, ставших пищей зверью.
Черные волки тревожили дю Бека не только своей неестественной величиной и силой, превосходящей силу любого волка, на которого ему когда-либо приходилось охотиться, но и тем, что они не боялись человека. Не отступали, почуяв его запах. В ночи они выли, словно перекликаясь друг с другом, кружили поблизости, отгоняли Лотара от места своей кормежки. Животные проявляли удивительную хитрость и всегда держались стаей — никогда поодиночке.
Однажды вернувшийся с дежурства дю Бек тяжело опустился на стул и стянул перчатки.
— Я убил одного, — сказал он дварфу. Они достаточно часто обсуждали странных зверей, чтобы Каллад понял, о чем речь. — Он следовал за мной тенью, то ли пытался увести от чего-то, то ли привести куда-то — не знаю. Это было как-то неправильно. По спине бежали мурашки, когда я чувствовал на себе его взгляд. Я не мог избавиться от ощущения, что он охотится за мной, а этого я позволить не мог. Я свалил его одним выстрелом, попав прямо в горло стрелой с серебряным наконечником.
Пограничники пользовались серебряными стрелами еще со времен первых вампирских войн, когда Влад фон Карштайн нападал на поселения вдоль Бурной реки. Тут случалось всякое — в том числе и родные мертвецы вставали из могил по ночам. Защищаясь, люди цеплялись за любые суеверия, включая серебро, чеснок, белые розы, мощи и святую воду.
Бродячие лудильщики и просто проходимцы вели бойкую торговлю псевдорелигиозными безделушками. Ведь все дело в вере. Людям хотелось верить, поэтому из них с легкостью вытягивали деньги, давая взамен теплое, но ложное ощущение защищенности.
— Я своими глазами видел, как он упал, дварф, но когда я пошел за стрелой, труп зверя исчез. Вместо него в грязи, раскинувшись, лежало обнаженное тело человека, Каллад. Не волка, человека! Морр свидетель, когда я выдернул стрелу, на острие не было ни капли крови. Говорю тебе, темные дела творятся вокруг, мрак собирается. — Лотар дю Бек покачал головой, отломил горбушку хлеба и макнул ее в миску с дымящейся похлебкой, только что поставленную на стол женой.
Дварф не собирался спорить. Он достаточно повидал, чтобы понимать: зло опять пробудилось. Истории Лотара о незнакомцах, путешествующих только ночами, о черных каретах на дорогах, о неугомонных диких животных, шастающих у границы, и вот теперь — об огромных волках, которые на самом деле люди, не оставляли места воображению. После нескольких лет относительного затишья враг снова собирал силы.
— Ты поступил правильно, друг мой.
— А толку? Каждую ночь их все больше. Что такое одна смерть при их-то количестве? Мелочь, и только. Они как черный вал смерти, готовый подмять под себя страну и все, что стоит между ними и простыми честными жителями Империи, — горстка стражей границы и людей вроде тебя.
— Ну, я не человек, но я не в обиде. Я понял тебя, но ты ошибаешься. Мы не одни, совсем нет. Каждый из этих простых честных жителей возьмет оружие и выступит против бестий. Не принижай их, они добрые люди.
— Да, и добрые люди умирают, Каллад, и убить их куда проще, чем этих тварей. Ты и сам все прекрасно знаешь. Прошлой ночью вернулся Андреас. Эта проклятая земля изменила его. Он так любил смеяться — до вчерашнего дня. А теперь говорит лишь, что видел вещи, которые не пристало видеть живому человеку. Не хочу принуждать его, он все расскажет, когда будет готов. Но то немногое, чем он поделился, воистину мрачно. Одну женщину забрали силой. Черная повозка с гербом фон Карштайна приехала в деревню, и трое мужчин схватили ее. А за день до этого чужаки расспрашивали о жителях села, задавали странные вопросы.
— Какие?
— Есть ли там кто-нибудь, кому необычайно везет — в карты, например, или в кости.
— Ясно.
— Женщина была повитухой. Она спасла несколько младенцев, даже тех, которые шли ножками вперед.
— Чего же хочет от нее граф-вампир? Мертвецы, кажется, не беременеют.
— Не в первый раз черные повозки забирают кого-то из наших мест. Это случается все чаще и чаще, словно кто-то — или что-то — коллекционирует людей вроде нее: людей, в которых что-то есть, что-то, что отличает их от других, — удача, дар или талант. Не к добру это, попомни мои слова.
Каллад лежал на спине, в пыли, отжимая от груди мешок, набитый камнями, железяками и прочим хламом. Руки его тряслись от дикого напряжения. Дварф досчитал до десяти и, задыхаясь, медленно опустил тяжесть, снова досчитал до десяти и повторил упражнение, упрямо зашипев сквозь стиснутые зубы.
Плечи, спина и бока горели, но впервые за несколько месяцев боль причиняли не раны, а честные нагрузки. Он все еще берег левый бок, перенося вес немного вправо, но в целом дварф уже поправился и окреп настолько, чтобы помогать на фермах, получая за труд еду и приют.
Пот выступал на его лбу и скапливался во впадинке между ключицами.
Алли дю Бек сидел на пороге, скрестив ноги, и поднимал небольшой камень — пять раз правой рукой, пять раз левой. Мальчика восхищало упрямое нежелание Каллада поддаваться ранению.
— Какие новости ты мне принес? — спросил Каллад, отталкивая мешок в сторону, присаживаясь и вытирая пот тряпкой.
— Невеселые, — ответил Алли, швыряя камень через плечо. Булыжник стукнулся о деревянную стену хижины, упал и откатился.
— Все равно говори.
Дварф подошел к бочке для сбора дождевой воды, стекающей с крыши по долбленому желобу, и окунул в нее голову. Затем поднялся, отплевываясь, трижды глубоко вздохнул и снова по плечи погрузился в воду.
Так он простоял довольно долго.
Алли досчитал до двадцати, прежде чем Каллад снова глотнул воздуха.
— Все о том же, правда: три похищения детей на прошлой неделе, множество черных карет шныряет в округе, пара слухов о сонной болезни, поразившей молоденьких девушек в приграничных поселках. Отец жутко занят на службе. Он просил передать тебе: стражи убили еще трех волков, и с каждым случилось то же самое, о чем он говорил тебе в прошлый раз. Он сказал, ты поймешь, что это значит.
Конечно, Каллад понял — погибшие волки превратились в людей.
— Продолжай, парень, — попросил дварф, вскидывая топор и обрушивая его на полено.
Чурбан был расколот пополам, затем снова пополам и брошен к поленнице. Дварф взял еще одну колоду и занялся ею, поводя плечами после каждого удара. Ему нравилось снова ощущать бодрый ток крови в жилах. Он опять чувствовал себя сильным.
— Отец пошел на охоту с Джаредом и Кляйном. Почему все так?
На этот вопрос Каллад не знал ответа. Неуютно как-то — пытаться сократить зло, являющееся частью природы, но еще хуже — мириться с мыслью, что мир для поддержания внутреннего равновесия нуждается в зле. Сказать Алли, что добрые мужчины и женщины умирают просто поэтому, — не ответ. Пусть за него ответит молчание.
— Отец говорит, что неведение рождает страх, — произнес чуть погодя мальчик.
— Он прав, но в данном случае даже знание врага не уменьшит страха. Чем больше ты знаешь о чудовище, тем больше оно пугает тебя. Эти твари как паразиты, ползающие по ночам в твоем матрасе и выбирающиеся, когда ты спишь, чтобы сосать твою кровь, раздуваясь от сытости. Ты им нужен, чтобы выжить, но все же разрушение заложено в самой их природе. Они — худшие враги сами себе, но все же бояться их — правильно. Пусть страх придаст тебе сил, но не позволяй ему поглотить тебя. Вот в чем фокус.
