— Нет, ты мне не нравишься, — спокойно ответил Саша.
— Почему? — Нина затихла, и её голос теперь шелестел, как осенняя листва, отражался, как эхо.
— Ты типичный недочеловек с маленькой буквы. Мне хорошо знакомы эти люди. Скучно! Я знаю, каждый твой шаг на два хода вперёд. И потом, я вообще не люблю людей.
— Мизантроп? Тебе в принципе не знакомо это чувство? Тогда мне жаль тебя! — «Наконец-то!» — порадовалась я. А то я уж боялась, что она так и будет глотать его ереси.
— Ты думаешь, тебе оно знакомо? — зло прервал её Саша. — Я знаю любовь, но я не знаю ненависть. Она бы унизила меня…
— Ты же говорил, что любовь и ненависть — одно и тоже.
— А ты, оказывается, внимательна. Ценю! — Я услышала в его голосе улыбку. Улыбка всегда преображала Сашино лицо, хотя и существовала как бы вне его физиономии, самостоятельно. Это была улыбка-оскал, улыбка-укус, как сказал бы Замятин.
— Кто же тебе тогда интересен?
— Достойный противник для соревнования.
— Есть ли такой? — Нина начала издеваться над ним, а он, кажется, не замечал. Я с удовлетворением заметила его прокол, потому что Саша довольно часто жаловался, что никто не понимает его издёвок.
— Может быть, Бог, — задумчиво протянул он.
— Ого! — присвистнула Нина. — А я? Ведь я зачем-то нужна тебе?
— У тебя мания величия… Шучу! Ты, действительно, права.
— Так зачем?
— Для разных целей. Например, через тебя я могу управлять нашей группой.
— Как же это, интересно? — Нина явно свирепела.
— Знаешь, — Саша вдруг понизил голос. — Мне любопытно, что тебя связывает с Машей? Вы как-то плохо стыкуетесь.
— Это почему же?
— Маша крепко стоит на ногах. Она первая за долгие годы, кто сумел внушить мне уважение. Поразительно, как человек смог сохранить такой чистый взгляд, такую искреннюю улыбку!
— Ты её не знаешь, — Нина опять поддалась на его провокацию. Комплименты в мой адрес разозлили её. В ней проснулась ревность, а моё сердце сжалось от незаслуженной обиды.
— Интересно, что она обо мне думает? — мечтательно наступал Саша.
— Ей тебя жалко! — этим аргументом Нина хотела выбить его из колеи, но он только рассмеялся:
— Ах, лапочка! Надо же!
Нина замолчала. Потом спохватилась:
— Я вообще-то не люблю таких разговоров. Она моя подруга, и мне не хочется обсуждать её с кем бы то ни было. Особенно с тобой.
— Неужели?! Зато я только что продемонстрировал тебе, насколько ты примитивна, как легко тобой управлять!
— Допустим. Какие ещё ты преследуешь цели кроме выведывания бабских сплетен?
— Оставим это. Лучше я расскажу тебе о своих друзьях.
— Сатанистах?
— Сдались тебе эти сатанисты! Не так я плохо к тебе отношусь, чтобы связывать с ними.
— Отчего же?
— Ты можешь им понадобиться.
— И что тогда?
— Они заберут у тебя самое дорогое, и ты будешь делать то, что они прикажут.
— Верится с трудом.
— Ты не знаешь этих людей, — уверенно отозвался Саша.
— Так что твои друзья?
— Я хотел рассказать тебе об одной девушке. У неё так же сияли глаза, как у тебя.
— И?
— Она отравилась. Думаешь, я пришёл к ней в больницу? Нет. Мне было безразлично.
— Очень поучительно, — Нина была в замешательстве.
— Каждый месяц я собираюсь вместе со своими друзьями, и мы забавляемся в «русскую рулетку».
— Каким образом?
— Играем в карты. Проигравший выбрасывается из окна… У меня осталось мало друзей.
— Так вот откуда твои глубокие познания в области длительности полётов с девятого этажа!
— Ты угадала.
— По-моему, у тебя маниакально-депрессивный психоз.
— С чего ты взяла? Об этом я тебе не рассказывал!
— Слишком ярко выражены симптомы, — Нина опять обретала почву под ногами.
— Молодец! Не ожидал! Это правильный диагноз. У меня был менингит. Психоз — осложнение, — Я не могла бы с уверенностью сказать, говорил ли он серьёзно или снова куражился.
— А если проигравший не хочет прыгать?
— Этого не может быть. Ты просто не представляешь, какую власть я имею над этими людьми. Они хотят то, чего хочу я.
— И что же? Ты хочешь смерти?
— Это игра. Острые ощущения. Ведь проигравшим могу оказаться и я.
— Зачем тебе это?
— Видишь ли, я — математик. Гениальный математик. Разве Маша тебе не рассказывала? Я просчитал всю свою жизнь. Это страшно! Страшно, когда знаешь всё наперёд!
— У нас с Машей есть более интересные темы, чем ты, — съязвила Нина. И я вновь ощутила её напряжение, злые укольчики ревности, которую Саша вызывал в ней одним лишь упоминанием обо мне.
— Постой! Ты сказала — тебе плохо? — он не слушал её.
— Ну и что? — Нина уже встала в позу. Дурочка! Он действительно играл ею. Как же она этого не видела? Она выглядела маленьким капризным ребёнком, которому то предлагают конфету, то ставят в угол.
— Я знаю выход, — загадочно начал Саша. — Я дам тебе одно ядовитое вещество. Но ты примешь его там и тогда, как я скажу тебе. Не волнуйся! Я не стану тебя спасать!
— Спасибо. Обойдусь.
— Ну ладно, ладно, — засмеялся Саша. — Уже светает. Как ты там сочиняла? «Стрелкой узенькой страницы перелистывает время…» Я должен идти. Когда я положу трубку, ты ещё с пол часа будешь сидеть с телефоном в озябших руках и слушать гудки. Представление уже началось. — Он нажал «отбой», и я услышала, как Нина со всего размаху швырнула трубку, будто и вправду боялась просидеть с ней до утра. Может быть, с моих слов этот диалог и не покажется таким уж жутким, но я была поражена до мозга костей. Этот зловещий голос, похожий на Сашин. Моя добрая, умная Нина, теперь ведущая себя как глупая злобная овца… Мне даже представилось, что я подслушала разговор дьявола с намеченной им жертвой, чья душа, полная предчувствий, уже отчаянно тосковала. Ни я, ни Нина не спали в ту безумную ночь. Я слушала её лёгкие босые шажки по периметру комнаты, и плакала.
Я не знала, что мне делать. Ведь она была мне так дорога, а теперь какой-то идиот забирал её у меня, лепил из неё дурацкую безвольную куклу.
Утром Нина была тиха, задумчива. Я с тоской разглядывала её осунувшееся лицо, покрасневшие от слёз глаза, глубокие тени, залёгшие под нижними опухшими веками.
— Маш! — неожиданно начала она, вертя в руках чашку с дымящимся кофе. — По-моему, Морозов умеет гипнотизировать.
— С чего ты взяла? — я вмиг включилась в разговор. Ведь теперь я так редко чувствовала её близость, чаще она оставалась совсем чужой, отстранённой, равнодушной.
— Он рассказал мне вчера одну историю, предварительно пообещав, что я её тотчас забуду. Я никак
