Мысль, конечно, неприятная. Она не позволяла ему доверять кому бы то ни было, заставляла отвергать любую помощь и предложения дружбы.
Так что он ждал, призывая себя к терпению, хотя испытывал лишь отчаянное желание отомстить. Ежедневно выслушивал он всплывающие на поверхность истории, которые повествовали об иссушающей болезни, терзавшей сильванскую аристократию, о трагических случайностях, подстерегавших тех, кто решался сопротивляться правлению Влада фон Карстена, и об антирелигиозных бунтах, уничтожавших все больше и больше старых храмов.
Слухи и сплетни постепенно заполняли копилку знания своими медяками. Каждый третий или четвертый шепоток касался культа Восставших мертвецов, утверждая, что они не так уж и медленно стирают все следы Сигмара с сильванской земли. Некоторые даже не скрывали своей радости по поводу возвращения древних верований; другие не скрывали своего скепсиса, чувствуя, что подоплека этой религиозной чистки – не просто воскрешение старого, и указывали на выбранное сектой название: Восставшие мертвецы. Эти слова пробуждали в крестьянах слишком знакомые страхи, копившиеся веками.
Но самым распространенным был слух о чудесном выздоровлении графской жены Изабеллы и о том, что после болезни она стала совсем другой женщиной, вечно изнуренной и бледной. Молва твердила, что она никогда не покидает своих покоев, которые делит с мужем, – никогда, за исключением ночи.
Даже сейчас, по прошествии почти целого года, Скеллан помнил их тайную встречу с Виктором Шлиманом, одним из тех двух лекарей, которые пользовали графиню во время ее продолжительной болезни. Человек этот был объят ужасом, постоянно оглядывался через плечо, словно боясь, что кто-то может подслушать их разговор. Но больше всего из этой встречи запомнилась твердая уверенность Шлимана в том, что сердце Изабеллы фон Карстен остановилось. Что она была мертва, когда он покинул комнату. Это случилось непосредственно перед тем, как граф обозвал медиков шарлатанами и выгнал их из замка.
Наутро после разговора со Скелланом Шлиман был жестоко убит.
Скеллан не верил в совпадения. Несомненно, Шлиман заплатил высшей ценой за свой развязавшийся язык.
Кто-то хотел, чтобы он молчал, и это убедило Скеллана в том, что лекарь говорил правду, что Изабелла фон Карстен умерла и была воскрешена. Неудивительно, что она стала так важна для Восставших мертвецов. Она была одной из них. Она пересекла границу, она дышала зловонием Нижнего мира, где царит Морр, и все же вернулась и вновь ходит среди людей, бледнолицая, боящаяся солнца. Теперь она была созданием ночи, человеком-совой.
Старые храмы разрушались, мертвые вставали, знать становилась жертвой все той же странной иссушающей болезни, и замки по всему краю становились обиталищем ночного народца с землистой кожей. Все эти слухи указывали на одну фундаментальную истину: прогнило что-то в сильванском графстве.
Скеллан невольно начертил в воздухе знак молота и поднял взгляд на призрак готического графского замка, взгромоздившегося на горном склоне, как стервятник на падали, замка из острых граней и зазубренных черных башен со слепыми окнами, глядящими на людей сверху вниз. Казалось, замок раскачивается на скале, еще больше напоминая хищную птицу, хотя он с тем же успехом мог служить изображение уродливой горгулии.
Деньги таяли, но фортуна все-таки улыбнулась охотникам за ведьмами, сведя с Клаусом Холленфюром, виноторговцем в одном из не слишком захудалых районов города. Холленфюр был добряк, он сочувствовал их поискам справедливости. Он мог бы содрать с них втридорога за просторную комнату над винным погребом, но, вместо того чтобы брать деньги, давал им возможность отрабатывать плату – помогать время от времени при разгрузке товара, а чаще просто сторожить его припасы.
Холленфюр не нуждался в них, он содержал небольшую команду охранников, а в городе было полно мальчишек, готовых бегать по его поручениям. Оба мужчины знали, что Холленфюр держит их потому, что жалеет. Несколько лет назад торговец сам потерял жену и дочь – их убили бандиты на дороге к Ванхальденшлоссе. Отчасти, как он признался однажды вечером над полупустой кружкой, он завидовал Скеллану и Фишеру, их непреклонности в преследовании Айгнера и его подручных, и он желал бы иметь столько же смелости, чтобы отомстить Борису Эрбитеру и его грязной банде подонков.
Они вдвоем сидели в мансарде над винным погребом на Кауфманштрассе. Скеллан, повернувшись к остальным спиной, напряженно смотрел в маленькое круглое оконце.
По земле низко стелился туман, натягивая на городские улицы толстое белое покрывало. Однако наверху, у замка, воздух пока был прозрачен и чист. Но туман поднимался. Через несколько часов густая дымка окутает замок, спрятав его так же надежно, как она уже спрятала улицы Дракенхофа.
Лучшей погоды для того, что задумал, он не мог бы и желать.
Отличная маскировка для трюка, который он надеялся провернуть.
Кареты с богатыми и нарядными пассажирами одна за другой поднимались по извилистой дороге к опущенному весь день подъемному мосту черного замка. Издалека ворота казались гигантской разинутой пастью, только и ждущей, чтобы проглотить въезжающих. Гости съезжались на Тотентанц, Танец смерти в буквальном смысле слова, или, по крайней мере, маскарад в честь покойников: ведь это был канун праздника Гехаймниснахт. Влад фон Карстен позаботился о том, чтобы каждый, кто хоть что-то собой представляет, был в этот день под его крышей.
Многие пассажиры экипажей прибыли с дальних окраин провинции, чтобы отдать дань уважения графу и его возлюбленной Изабелле, а заодно стать свидетелями торжественного представления портрета графини работы художника Гемэтина Гиста. Этот Гист, глубокий старик, несомненно, создал на склоне дней один из последних своих шедевров – специально к торжеству. Больше десяти лет Гист не брал заказов, и многие думали, что старик теперь возьмется за кисть только в залах смерти Морра. Чудо, что граф каким-то образом уговорил художника написать этот последний портрет.
Но граф умел быть убедительным.
Вот уже несколько недель Дракенхоф жил лишь разговорами о Тотентанце. Швеи и портные стирали пальцы до костей, торопясь сшить наряды, которые соперничали бы красотой с теми, кто их наденет. Виноторговцы и сыровары отбирали и паковали лучшие из своих товаров, доставляя их в замок, пекари и мясники готовили такие деликатесы, от которых слюнки текли. Кажется, у каждого была своя роль на грядущем костюмированном балу – кроме Скеллана и Фишера.
– Ты уверен, что все выяснил? – спросил Фишер, зная, что разум его друга взбудоражен, и тут ничего не поделаешь. Ему это не нравилось, и он не скрывал недовольства с тех пор, как Скеллан поделился с ним своими замыслами, но единственное, что он мог сделать сейчас, – это следовать плану товарища, оседлать
