Я повернулась и зашагала прочь. Джафримель молча последовал за мной. Его внимание, ощущение его обволакивающей ауры помогало мне сдерживать рвущиеся наружу крики и стоны. Я не могла дать им волю, пока его энергия ласкала мою кожу, а знак на плече все глубже и глубже вжигался в плоть.
Защитные экраны дома Гейб дрожали. Им предстояло лишиться энергии и превратиться в тени, чтобы сохранить в себе память о поколениях живших здесь некромантов и полицейских. Правда, защитная система дома такая древняя, что на угасание всей собранной в ней силы уйдут столетия.
Задняя дверь была не заперта. Я заглянула внутрь и ахнула — в глаза бросились разбитые тарелки и прочая кухонная утварь. На аккуратной, дорогостоящей, уютной кухне Гейб устроили настоящий разгром.
Я вошла внутрь. Осколки керамики и пласгласса хрустели под сапогами. Джафримель положил руку на мое плечо.
— Мне это не нравится, — тихо произнес он.
Я вдохнула воздух: шалфей и соль. Кто-то протер все поверхности, уничтожив физические следы.
— Защитная система дома цела. Значит, здесь побывал кто-то, кого она знала. Ему не было необходимости взламывать защиту.
Это отметало версию о вмешательстве демонов. Значит, Люцифер здесь ни при чем. Я испытала колоссальное облегчение. Не все на свете подвластно Князю тьмы.
При мысли о нем у меня скрутило желудок.
Холл был тоже разгромлен, даже картины сорваны и сброшены со стен, некоторые вырваны из рам. В гостиной первого этажа, где Эдди и Гейб имели обыкновение медитировать и где находился их алтарь, царил хаос. Изысканно раскрашенная самой Гейб статуэтка греческой Персефоны валялась на полу разбитая, печальные глаза богини задумчиво смотрели в потолок. Здесь запах шалфея был особенно силен, от него щипало в носу, он перебивал даже запах кифии.
Я направилась к лестнице, опустилась на колени и пробежала пальцами по дощатой крышке седьмой, последней ступеньки.
— Данте, они приближаются. Ты хочешь, чтобы тебя застукали здесь?
Я не ответила ему. Нащупала пальцами маленькую выемку, надавила ногтем, подкрепив усилие выбросом энергии, — и механический запор открылся. Верх ступеньки остался в моих руках. Я глубоко вздохнула.
Под доской находился тайник с документами. Четыре листа, плотно исписанные скинлинскими условными знаками: нотные строки, старинные символы иудеев, сложные химические уравнения. К ним прилагались четыре склянки с белым зернистым веществом. Больше в тайнике ничего не обнаружилось, он был пуст и подозрительно чист. Должно быть, Гейб надеялась, что его найду я — или что его никто не найдет.
Вокруг меня дышал ее дом: дух шалфея смешивался с сухим запахом старых комнат с отремонтированными, но неровными полами, с густым и пряным ароматом кифии. Уютный запах обжитого жилища. И очень слабый привкус дыма синтетического гашиша: Гейб курила, но, наверное, не рядом с ребенком.
Где же все-таки ее дочь? Не похищена ли она?
«В безопасном месте», — так сказала сама Гейб. Мне оставалось лишь гадать, где это место, и надеяться, что оно действительно безопасное.
«Что за чертовщина здесь происходит?»
Я вытащила из тайника все содержимое.
— Идем.
Глава 11
Леандр в отель так и не вернулся, да и Лукаса нигде не было видно. Не удостоив Маккинли взглядом, я прошла мимо него в номер, где спала накануне, упала на кровать, аккуратно положила меч и полезла в сумку за посмертными записками Эдди. Жемчужный свет лился в окно, образуя квадрат на синем ковре. Я проглотила рвущееся с губ проклятие, мои перстни яростно заискрились. Почувствовала горечь.
Джафримель закрыл дверь спальни и привалился к ней, сложив руки на груди. Его глаза светились. Я взглянула на папку, положила ее рядом с бумагами, испещренными скинлинскими письменами, и взяла одну из склянок.
Ее содержимое испускало слабое свечение под лучами тусклого послеполуденного солнца, едва пробивавшегося сквозь дождевые облака. В комнате царила тишина. Занавески слегка шелохнулись и застыли в неподвижности. Стены тихим стоном откликнулись на взвешенную настороженность Джафримеля и мою отчаянную, почти невыносимую боль. Все стихло.
Мое сердце болело. Глаза жгло: они были сухими, и я твердо решила, что не расплачусь. Но рука моя слегка дрожала, крохотные гранулы в склянке тоже подрагивали и пересыпались.
Метка на плече больше не горела и не отвлекала меня от испытанного потрясения. Правда, покалывающее ощущение внимания Джафримеля сохранилось: его энергия мягко прикасалась ко мне, как кошка, трущаяся головой о хозяйку. Может быть, это было утешение.
И мне хотелось принять его — значит, дела совсем плохи? Наши отношения в тупике, как всегда.
Я взглянула в сторону двери. Джафримель стоял с полузакрытыми глазами, притушив их зеленое свечение — возможно, ради меня. Тем не менее его глаза сияли ярче всех источников света в этой комнате, так что ресницы отбрасывали тени на скулы.
В молчании прошло двадцать долгих секунд, двадцать тяжких ударов моего сердца. Пульс продолжал частить, напоминая о том, что я жива.
— Она мертва, — тупо произнесла я наконец.
«Кто это говорит? Обреченно. Безнадежно».
— Мне очень жаль. — Впервые я услышала, как голос Джафримеля дрогнул от сострадания, пусть едва заметно. — Если бы я мог изменить это ради тебя!
Я почти верила ему. Нет, вру. Я ему поверила. Если бы он мог заставить смерть отступить и вернуть Гейб, он бы непременно это сделал. Преподнес бы еще один подарок хедайре, как знак своего могущества. Ведь он не знал, что еще мне подарить. Чем порадовать меня.
Жаль, что ему такое не под силу. Смерть нельзя отменить. Я знаю это. Отчаяние в моей душе восставало против этого знания, но я гнала его прочь, потому что мне предстояло неотложное дело.
Я снова подняла склянку и легонько встряхнула. Гранулы внутри тихо зашуршали, словно поддразнивали меня.
— Как ты думаешь, что там? — проговорила я.
Слова прозвучали сдавленно, словно выходили через силу. Я закрыла глаза и уронила руку. Мне не хватало воздуха — он стал плотным, как глина.
Было слышно, как Джафримель пересек комнату: наверное, он нарочно шагал не беззвучно, как обычно. Он остановился возле кровати и запустил пальцы мне в волосы. Прикосновение было нежным и интимным: именно так, бывало, он касался меня в Тоскане, когда хотел отвлечь от бесконечных лихорадочных штудий. Его пальцы с трогательной лаской скользнули вниз, по моей щеке.
— Лучше бы ты плакала.
Голос Джафримеля преобразил воздух, смягчив и позолотив его. Этот тон совершенно не походил на привычную мне сухую иронию, будто говорил кто-то другой.
— Чем тебе помочь? Скажи, что надо сделать, Данте.
Я поежилась. В сумке, висевшей у меня на бедре, что-то звякнуло.
— Насколько жестоким ты можешь быть? — Слова превращались в пепел на моих устах. — Когда я найду тех, кто это сделал, они должны испытать настоящие муки.
Последовала новая долгая пауза. Джафримель опять погладил мою щеку; его чувствительные пальцы скользили по коже, отчего по спине пробегали приятные огненные струйки. У меня перехватило дыхание, острая боль в груди унялась.
