За ними выступали Стучальщики по жестянкам. У них в руках были сковородки и кастрюльки, а у некоторых – целые противни. Кастрюльки были жестяные с жестяными донышками, и они стучали по донышкам, кто ножом, кто вилкой, кто утюгом, а кто и деревянной толкушкой. Так они вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, стуча по жестянкам, гордо оглядываясь вокруг и снова стуча по жестянкам.
За ними шли Шоколадные Подбородки. Они ели шоколад, и у них все подбородки были в шоколаде. У одних в горьком шоколаде были измазаны даже носы, у других потеки молочного шоколада доходили до ушей. Так они вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, задрав подбородки и гордо оглядываясь вокруг.
За ними двигались Грязные Фартучки. Фартучки были простые белые, в горошек и в полоску, голубые и с бабочками. Но все они были грязные. И простые белые, и в горошек, и в полоску, и голубые, и с бабочками – все они были грязные. Так вышагивали в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника Грязные Фартучки, захватанные грязными пальчиками, гордо оглядывались вокруг и смеялись, и снова гордо оглядывались вокруг и смеялись.
За ними выступали Чистые Уши. Они ужасно гордились своей чистотой. Никто не знал, как они попали в процессию. Они были вымыты не только снаружи, но и внутри. Ни снаружи, ни внутри на них не было ни следа ни грязи, ни пыли, ни какого-либо иного беспорядка. Они шли в процессии Тряпичной Куклы и Веника, шевеля ушами, гордо оглядываясь вокруг и снова шевеля ушами.
Следующими в процессии были Боящиеся Щекотки. Лица их сияли, щеки лоснились, гладкие, как куски мыла. У них были крепкие кости, а на костях вдоволь мяса и жира. Казалось, они говорили: «Не щекочи меня, я так боюсь щекотки». Шагая в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, они щекотали друг друга и смеялись, гордо оглядывались вокруг и снова щекотали друг друга.
Музыкой заведовали Певцы с кашей во рту. Они шли с котелками каши и большими ложками. Они причмокивали, чавкали и сопели, и шум, который они издавали, был слышен даже в голове процессии, где шагали Вылизыватели тарелок. Они зачерпывали ложками кашу, гордо оглядывались вокруг и снова зачерпывали кашу.
За ними шли Упитанные Крепыши. Они были крепенькие, кругленькие, смачненькие и сочненькие. Они не были жирными – нет, нет – не жирными, а упитанными, и их так и хотелось потискать. Они шагали на упитанных ножках, питались и упитывались, упитанно оглядывались вокруг и снова питались.
Последними в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника были Сонные головушки. Они были страшно довольны, что идут в процессии, они улыбались, но головы их клонились долу, улыбки наполовину пропадали, а глаза были полуприкрыты или даже прикрыты на три четверти. Они пошатывались на ходу, потому что ноги их не чувствовали, куда ступают. Так шли Сонные головушки, последние из всех в свадебной процессии Тряпичной Куклы и Веника, и вовсе ни на кого не глядели.
Великолепная процессия, не правда ли?
Если хочешь вспомнить имена шестерых юных Хихикеров, вспоминай, что трех старших звали Блинк, Свинк и Джинк, а трех младших – Бланк, Сванк и Джанк. Однажды в конце января трое старших затеяли ссору с тремя младшими. Поссорились они из-за новой шляпы для Сники-Вики, снеговика, из-за того, какую ему носить шляпу и как ему ее носить. Блинк, Свинк и Джинк говорили: «Он хочет носить кривую шляпу прямо», а Бланк, Сванк и Джанк говорили: «Он хочет носить прямую шляпу криво». Они ссорились и ссорились. Блинк ссорился с Бланком, Свинк ссорился со Сванком, а Джинк ссорился с Джанком. Первыми опомнились Джинк и Джанк. Они придумали, как прекратить ссору. «Пусть он носит кривую шляпу криво», – сказал Джинк. «Нет, пусть он носит прямую шляпу прямо», – сказал Джанк. Они стояли друг против друга, глядя друг другу прямо в смеющиеся глаза и твердя наперебой: «Пусть у него будут две шляпы, кривая, надетая криво, и прямая, надетая прямо».
Они бросились на поиск шляп. Как назло, вокруг не было ни одной шляпы, ни одной большой шляпы, что годилась бы снеговику с такой большой головой, как у Сники-Вики. Они пошли домой и попросили у мамы совок шляпного пепла. Конечно, большинство других мам забеспокоилось, если бы шестеро детей влетели, топоча, грохоча и хлопая дверьми, и все вместе выпалили бы: «Где совок шляпного пепла?» Но Матушка Хихикер не забеспокоилась. Она почесала в затылке и спокойно ответила: «О-ля-ля, где же этот совок шляпного пепла? На прошлой неделе я брала его, когда делала шляпу мистеру Хихикеру, помнится, я положила его прямо сюда, на часы, о-ля-ля, о-ля-ля. Выйди-ка, позвони в дверной звонок», – сказала она Джинку. Джинк выбежал за дверь, а Матушка Хихикер и пятеро детей ждали. Дзинь-дзинь, зазвенел звонок, и вот открылась дверца часов и оттуда выпал совок шляпного пепла. «О-ля-ля, о-ля-ля, вот куда его засунули в спешке», – сказала Матушка Хихикер. Детишки выбежали и накопали совком огромную кучу шляпного пепла. Они сделали Сники-Вики две шляпы, одну кривую, другую прямую. Они надели кривую шляпу криво, а прямую прямо. Сники-Вики стоял перед домом, и кто бы ни проходил по улице, он снимал перед ним шляпу, кривую шляпу, скривив руку, а прямую шляпу – выпрямив. Так кончилась ссора между детишками, и прекратили ее Джинк, младший из старших, и Джанк, младший из младших, взглянув друг другу прямо в глаза и рассмеявшись. Если ты когда-нибудь с кем-нибудь поссоришься, постарайся сделать то же самое.
В Печенка-с-луком-сити
Ета Пета Пай рос мечтателем, и мечты в нем не дремали. Каждая мечта в нем оборачивалась веснушкой на нем. Когда он улыбался улыбка скользила по его лицу и пряталась в мечтательных веснушках.
Минни Май рос полным предчувствий, и предчувствия в нем не дремали. Предчувствия мелькали в его глазах и срывались с его губ. Когда он смотрел людям прямо в лицо, они обычно говорили: «Минни Май на вид такой грустный, что даже не понятно, удастся ли ему выкрутиться».
Майни Мо был совсем другой. Он не был грустным и полным предчувствий, как Минни Май. В нем не было столько мечтаний, а на нем не было столько веснушек, как на Ета Пета Пае. В нем перемешались мечты и предчувствия. Поэтому он был слегка веснушчатым и немножко грустным. Когда он смотрел людям в лицо, они обычно говорили: «Даже и не знаем, что нам – плакать или смеяться?»
Вот такие они были, три мальчика, полные мечтаний, полные предчувствий, и одновременно предчувствий и мечтаний. Все трое отличались друг от друга, но одно у них было одинаковое – их самое тайное стремление.
А стремление как мышь день и ночь скребется в твоем сердце, напевая короткую песенку:
Тайное стремление Ета Пета Пая, Минни Мая и Майни Мо было такое – день и ночь, много-много лет подряд, ездить по железной дороге, мчаться в железнодорожном вагоне. Паровозные свистки и стук колес казались им лучшей музыкой.
Когда тайное стремление скреблось у них на сердце, им становилось так грустно, так грустно, что жить не хотелось и терпеть не было сил. Тогда они брались за руки и пели песенку про Джо. Вот какой получался хор:
Однажды чудным летним утром матери дали трем мальчикам по кувшину и сказали: «Отправляйтесь-ка в лавку за патокой». Они вошли все вместе и вышли все вместе. Каждый вместе со своим кувшином патоки и тайным стремлением, скребущимся в сердце, все трое вместе.
Пройдя два квартала, они остановились под большим вязом. Ета Пета Пай вытянул шею, чтобы увидеть верхушку вяза. Он сказал, что стоять под вязом и смотреть на него полезно его веснушкам и приятно его мечтам.
Пока он так стоял и смотрел, ручка кувшина выскользнула у него из рук. Кувшин упал, крах-трах, прямо на большой камень, разбился на кусочки, и из него потекла патока.
Если ты сам этого никогда не видел, поверь мне: патока, текущая из разбитого кувшина прямо на большой камень под вязом – зрелище странное и таинственное. Ета Пета Пай стоял босыми ногами в патоке. «Вот смех-то, – сказал он. – До чего щекотно». Тогда Минни Май и Майни Мо тоже ступили босыми ногами в
